— Уильям! — воскликнула Фанни, вскакивая и отталкивая его от себя.
Вздрогнув, Уильям удивленно взглянул на нее, а затем дверь распахнулась, и на пороге появилась Каролина.
В наступившей тишине Фанни поднялась с дивана и принялась застегивать лиф платья.
Никто не проронил ни слова. Уильям и Фанни мужественно стояли рядом, мысленно готовясь к буре, которая должна была сейчас разразиться. Но ничего не произошло. Каро перевела взгляд с Фанни на Уильяма: его лицо вспыхнуло от стыда и смущения.
Она вдруг закрыла глаза, будто больше была не в силах видеть этой картины, и по ее щекам беззвучно, медленно и неумолимо покатились крупные слезы.
Мучительный, бессильный стыд не давал Фанни уснуть, и она беспокойно металась в постели до тех пор, пока в окнах ее спальни не забрезжило серое утро.
Она намеревалась спасти Каролину, но вместо этого чуть не уничтожила саму себя. Минуты, проведенные в объятиях Уильяма, отогрели ее одинокое сердце, но в трепетном сиянии этих счастливых мгновений она вдруг с еще большей отчетливостью увидела бесплодную пустыню своего будущего.
Ее план рухнул — все пошло совсем не так, как она предполагала, но она с удивлением осознавала, что ее более не трогает исход всего этого чудовищного предприятия.
«Боже мой, — думала Фанни, — если бы Уильям ничего для меня не значил, я бы сочла поведение Каро достойным восхищения».
Никаких упреков, вспышек гнева — только эти беззвучные слезы… И ее маленькая, тщедушная фигурка, скукожившаяся в огромном кресле…
Уильям повел себя именно так, как и любой другой мужчина, оказавшийся на его месте в подобной ситуации, — он пытался утешить Каролину и одновременно защитить репутацию Фанни.
Она спросила, может ли она рассчитывать на экипаж, который доставит ее обратно в Эш-Мэйнор, и знала, что Уильям будет искренне благодарен ей за эту просьбу.
Что же произошло между Каролиной и Уильямом потом, когда она уехала?
«Я никогда уже этого не узнаю, потому что он больше не захочет меня видеть», — подумала Фанни, и ее сердце сжалось от боли.
Напоследок взглянув Уильяму в глаза, она увидела в них такую муку и ненависть к самому себе, как будто он осознавал, что окончательно разрушил веру Каролины в любовь и честь, веру в того единственного человека, которому она доверяла даже тогда, когда, казалось, от нее уже отрекся весь мир.
Фанни вышла в сад. Солнце, словно в насмешку, весело играло лучами в ветвях деревьев, свежий прохладный ветерок обдувал ее усталое лицо.
Вдруг она увидела хрупкую фигурку, которая приближалась к ней по тропинке, вьющейся между цветущих розовых кустов. Это была Каролина! Она улыбалась и в своем белом муслиновом платье удивительно напоминала полураспустившийся розовый бутон.
Подбежав к Фанни, она сжала ее руки, а через секунду они обе уже стояли обнявшись, бормоча друг другу какие-то ласковые слова.
— О, Фанни, Фанни… Ты даже сама не знаешь, как много ты для меня сделала… — ворковала Каро.
Они уселись рядышком на садовой скамейке, по-прежнему держа друг друга за руки.
— Даже и не думай передо мной оправдываться! — сердито сказала Каролина. — Я не такая дурочка, чтобы не догадаться, что именно ты задумала. Ведь ты сделала все это для меня, ты хотела, чтобы я увидела все собственными глазами, чтобы я застала Уильяма врасплох! Теперь он будет вынужден на коленях вымаливать у меня прощение — он, а не я! Это был отличный план, Фанни, продуманный, совершенный план.
— Я надеюсь, ты ничего не скажешь об этом Уильяму, — с трудом придя в себя от изумления, пробормотала Фанни.
— Конечно, он ничего не узнает; я вовсе не такая глупенькая и не такая неблагодарная, чтобы свести на нет все то, что ты для меня сделала.
Фанни с облегчением вздохнула и закрыла глаза.
— Ты выглядишь очень уставшей, — обеспокоенно сказала Каро. — Какое тяжкое испытание тебе пришлось пережить!
— Скажи, что же случилось после? Где теперь Уильям?
— Он в Брокетте, боюсь, и мокрого места не оставит от своих адвокатов! — рассмеялась Каро. — Они приехали и потребовали от него подписать документы. Прошлой ночью, после того, как ты уехала, мы помирились с Уильямом. Знаешь, теперь, когда я поняла, что он тоже состоит из плоти и крови, я совсем не могу на него сердиться. Зато он сам, бедняжка, никак не может себя простить — подумать только, попытаться соблазнить тебя — тебя, мою сестру, мою ближайшую подругу…
— Должно быть, он ненавидит меня, — тихо сказала Фанни, и ее голос слегка дрогнул.
— С чего ты взяла? Он ненавидит только себя; он рвет на себе волосы и клянет себя во всех смертных грехах! Видела бы ты… бедный Уильям! Я должна была приехать в Брокетт на полчаса раньше, но по дороге захромала одна из лошадей, поэтому я и задержалась. Прости, я виновата, представляю, как тебе было трудно контролировать ситуацию.