Она с пренебрежением смотрит в мою сторону.
— И все твои слова любви были пустыми?
— Лена, прекрати! Зачем ты пришла? — он кричит на нее, и она вжимается в стену, — Я не звал тебя!
— Прости, Тамерлан, что потревожила… Я видимо слишком сильно тебя люблю. А ты… А ты нет.
Она сбегает вниз по лестнице, и я жду, когда он побежит за ней. Но он лишь смотрит вслед.
Провожает ее взглядом, и теперь мне больно за нее. Если бы я так сильно любила человека, и он со мной так поступил… Я бы не выдержала этой боли.
— Зара, зайди обратно. Нам с твоим братом нужно обсудить кое-что, — Тамерлан указывает на дверь.
Я уже открываю рот, чтобы ответить. Но…
— Не смей сейчас говорить! Зашла быстро внутрь, — проговаривает каждое слово по слогам, и я мельком кидаю взгляд на Мурада.
Он кивает мне, чтобы я слушалась Арсанова. Что ж… С Мурадом мне тоже больше не о чем говорить.
Захлопываю за собой дверь и спускаюсь вниз, обхватывая колени. Плачу совсем аккуратно, губа саднит, к щеке не притронуться.
И обидно… Просто обидно, что Мурад перешел эту черту. Я не уверена, что смогу простить брата. Может потом, когда-нибудь. Но он вряд ли попросит прощения. Не в его характере.
Спустя десять минут дверь открывается, и Тамерлан заходит внутрь. Он проходит мимо меня, становясь спиной ко мне.
Закладывает руки в карманы, отчего его спина становится широкой.
— Больно? — вопрос неожиданно заполняет пространство. Мужчина все еще не поворачивается.
— Нет, — вру.
— Врешь, — усмехается.
Он уходит куда-то, и я с облегчением выдыхаю. Но ненадолго. Потому что через пару секунд его фигура появляется снова в коридоре с аптечкой в руках. Он подходит ко мне, присаживаясь на корточки, и я отшатываюсь в страхе.
— Давай я обработаю, — выглядит так, словно между нами нет вражды.
— Пошел к черту. Только под дулом пистолета я позволю тебе прикоснуться к себе.
— Пой-пой, птичка, — его забавляет ситуация, — До первой брачной ночи, Зара.
Смотрю ему прямо в глаза, а там беснуется голубое море. Море порока и власти.
Глава 12. Зара
— Какая ты у меня красавица, Зара! Девочка моя, — мать расправляет фату, приглаживая шелковую ткань, струящуюся вниз по спине.
Хочу улыбнуться в ответ родительнице, но получается очень вымученно. Как и все мое состояние… Дурно и удушливо.
Губа саднит от недавних увечий, но визажист умело замаскировала всю правду на моем лице. Боюсь, если буду сильно натягивать губы в улыбке, то трещина лопнет и пойдет кровь.
— Ты грустная, дочка…
Мама переживает, ее можно понять. Она чувствует любое мое настроение. Однако, мои просьбы, абсолютно все, были проигнорированы. Каждым членом семьи.
— Давай поговорим? — возможно, она чувствует свою вину. Поэтому так рьяно пытается залезть мне подкорку и разрешить ситуацию. Но решения нет и не будет.
Потому что мое единственное желание никто не выполнит. Свободу мне не дадут.
— Мам, не нужно, — убираю аккуратно в сторону ее руку, которой она тянется ко мне, чтобы погладить макушку.
Я не хочу намеренно сделать ей больно или как-то задеть… Просто абстрагируюсь от всех.
— Я знаю, ты злишься. Но поверь, мое слово ничего бы не решило. Отец с Мурадом приняли такое решение давно, — она опускает голову, и укор совести вспыхивает внутри.
— Мам, отец всегда к тебе прислушивался. Неужели ты даже не захотела попытаться? Я же твоя дочь… Которую вы выдаете за мужчину… Мам, ну мы не любим друг друга.
— Дочь, я уверена, что ты сможешь полюбить Тамерлана. А вот то, что он по уши влюбится в тебя, у меня даже сомнений нет.
Никто не хочет меня слышать. Словно мой голос настолько тих, что я не могу даже докричаться. А внутри уже не просто крик, там вой, рев… И он не слышен.
— Нет, ты ошибаешься. Не будет любви. Ни с моей стороны, ни с его. Зато сколько боли принесет этот брак каждому… Это мы еще увидим.
— Ну что ты такое говоришь, Зара?
Не знаю, почему родительница решила закрывать глаза на очевидные вещи. Ну что ж, придется бороться самой. Со всем этим.
— Оставишь меня ненадолго одну? — улыбаюсь, а в глазах печаль.
Мать кивает и выходит из комнаты.
Сажусь на диван, шурша пышным платьем. Срываю ненавистную фату, отбрасывая дурацкую ткань подальше. Час…
Остался час, и я стану Арсановой. Какая же боль внутри меня сидит… Это не передаваемо.
И все же, я даже не представляю, что будет, когда этот нарыв прорвет.