Желудок предательски заурчал, требуя, чтобы я поскорее отправил в него пищу. Ему тоже было плевать, что конкретно придётся переваривать. Организм требовал энергии, а как и откуда я её возьму — по фигу. Даже удивительно, как быстро с людей слетела брезгливость.
Я помню первые дни, когда попал в этот ад. И насколько для меня было диким, когда меня обступили несколько женщин, жаждущих засунуть мой член себе в рот. Для них это всего лишь способ получить жалкие крохи питательного белка.
Тогда мне казалось странным, что нас, новичков, удостоили этой чести. Но сейчас, когда голод проник в каждую клеточку моего тела, я понял, почему всем вновь прибывшим уделялось особое внимание. Моё тело было настолько ослаблено частыми заборами крови и отсутствием нормального питания, что об эрекции я мог только мечтать.
Мимо прошёл вертухай, окидывая нас безразличным взглядом. Для них мы всего лишь скот. Однако сдохнуть нам не позволяют. Каждый раз после забора крови нам дают нормальную пайку и крохотный кусочек чёрного сердца для восстановления. И как бы странно это ни звучало, мы все с нетерпением ждём своей очереди на данную процедуру.
В который раз он уже следует вдоль нашего неровного строя? За мыслями я сбился со счёта, и это нехорошо. Только так можно определить примерное время рабочей смены: по количеству обходов, которое всегда примерно одинаковое. Варьируется от сорока до сорока двух, и никто не знает, от чего это зависит.
— Стройся! — наконец прозвучала долгожданная команда.
Однако никто не посмел бросить камень, что в этот момент находился в руках. Цепочка должна донести его до конца, иначе плохо будет всем. Нет, бить нас не станут, есть наказания куда хуже боли, и самое страшное из них — лишение отдыха и еды. Об этом знает каждый из нас.
В прошлом месяце, а может, и позже, в одном из забоев случился бунт. Тогда иные попросту перестали кормить людей и заблокировали их тоннель. Не прошло и трёх дней, как первые участники бастующих добровольно вышли на работы. А на следующий в забой вернулись оставшиеся. По крайней мере те, у кого ещё имелись силы чтобы волочить ноги.
Что стало с зачинщиками, не знает никто. Слухи ходили разные, начиная с того, что их высушили (ну, или обескровили, если угодно), и заканчивая смертью от голода где-то в закоулках бесконечного подземного лабиринта.
Я брёл с общим стадом, глядя в пол. Споткнуться и подвернуть ногу здесь проще простого. А увечья не являлись поводом для отсутствия на рабочем месте. Если боль мешает тебе работать, это никого не волнует. Ну а от переломов и более серьёзных травм всегда есть чёрное сердце.
Казалось бы, в таких условиях должно быть огромное количество суицидов. Но нет, люди отчего-то терпят и влачат своё жалкое существование. Даже я точно не знаю, почему до сих пор не наложил на себя руки. Что-то заставляет меня каждый день выходить в забой. И это точно не надежда. Ей нет места в аду.
— Эй, пс-с-с… — Кто-то толкнул меня в плечо.
Обернувшись, я увидел бессменную грязную рожу, по которой было сложно судить, кому она принадлежит. Человек, идущий позади, коротко кивнул на развилку, которая уводила в направлении стойл. На мгновение я остановился, размышляя о необходимости пропустить ужин. Ведь в течение следующих суток я не получу и капли калорий, а работу никто не отменял.
Но что-то заставило меня свернуть. Всем остальным было плевать на кучку дебилов, которые добровольно отказываются от еды. Никто даже не помыслил проследить за нами, а конвоиров поблизости не было. Скорее всего, им вскоре доложат о нашем безответственном поведении. Но попробуй вычисли тех, кто решил стать отщепенцем общества. Здесь все на одно лицо, разделение есть лишь по признаку пола, да и то не всегда очевидное.
Стойлами мы называли узкие закутки, в которых нам позволяли спать. Они и в самом деле были похожи на то, как оборудованы места для содержания скота. Обычные перегородки в узком коридоре с закреплёнными на них тремя ярусами лежаков на манер плацкартного вагона. Просто таким образом хорошо экономилось место.
Мы собрались в крайнем из них. Всего шесть человек нашли в себе силы пропустить ужин. И мне было очень любопытно, ради чего они рискнули так поступить. Если нас раскроют, если хоть кто-то заподозрит нарушение распорядка, нам грозит карцер. Да, вначале мне тоже казалось, что хуже уже невозможно, пока я однажды в него не загремел. Это место не просто так называли душегубкой. Никто не выдерживал в нём больше трёх суток.