Полицейские фары снова зажглись и погасли, и они, гремя выхлопной трубой, поехали к пограничной парковке.
«Витары» и их команды тоже уехали, а я доел булочку, пересекая кольцевую развязку и поворачивая направо, к реке. Адрес, который дала мне Лив, находился на этой улице, известной просто как Виру. Всё ещё недоумевая, чем эти трое парней так оскорбили Мэрилин, я набросился на последнюю булочку вместе с оставшимся сыром и картошкой фри. Как будто у меня не было своих вещей, о которых стоило бы беспокоиться.
31
Виру ничем не блистал в городе: серые, жалкие кварталы домов, ещё больше чёрного снега и ещё больше запущенных дорог. И вдруг, как ни странно, прямо перед нами оказалась сгоревшая бамперная машинка с обугленным и перекрученным металлическим каркасом и длинным токопроводящим стержнем. Одному Богу известно, как она там оказалась.
Единственным движущимся объектом была свора из пяти или шести собак, которые, крадучись, обнюхивали землю и мочились на неё, создавая клубы пара. Я даже не почувствовал себя плохо, выронив пластиковый пакет вместе с обёртками от чипсов и сыра. В Риме. Время от времени мимо по булыжной мостовой с грохотом проезжала залатанная «Сьерра», а её пассажиры смотрели на меня так, будто я с ума сошел, раз уж хожу по этому району. Вероятно, они были правы, судя по вдыхаемым мной серным парам. Очевидно, неподалёку находился ещё один экологически чистый завод.
Засунув руки глубже в карманы и голову поглубже в воротник, я попытался изобразить то же жалкое подобие языка тела, что и все остальные. Вспомнив увиденное в «комфортном баре», я решил, что лучше не связываться с частной охраной, если получится. Полиция штата показалась мне более мягким вариантом.
Виру начала поворачивать вправо, и прямо передо мной, в пятистах-шестистах метрах, виднелся обледеневший берег реки. Это была Россия.
Приближаясь к повороту, я увидел ущелье, где примерно в 200 метрах внизу протекала река Нарва. Обогнув его, я обнаружил, что автомобильный мост находится примерно в 400 метрах. Машины выстраивались в очередь, чтобы покинуть Эстонию, а пешеходы двигались в обоих направлениях с чемоданами, сумками и всякой всячиной. На КПП с российской стороны дорога была перекрыта шлагбаумами, а охранники проверяли документы.
Если нумерация на карте верна, то дом 18 по улице Виру вскоре окажется справа от меня, немного за поворотом и лицом к реке.
Это был не многоквартирный дом, как я ожидал, а большой старый дом, который теперь превратился в бар. По крайней мере, так гласила вывеска белыми, но не светящимися неоновыми буквами над гнилой деревянной дверью. На фасаде здания отсутствовали большие участки штукатурки, обнажая красный глиняный кирпич. Оно было трёхэтажным и выглядело совершенно неуместно среди однообразных бетонных блоков, окружающих его с трёх сторон. Большинство верхних окон были закрыты внутренними деревянными ставнями; занавесок не было видно. Была ещё одна неоновая вывеска, тоже не светящаяся, с изображением мужчины, склонившегося над бильярдным столом с сигаретой во рту и бокалом пива сбоку.
Судя по табличке рядом с надписью «8-22», дверь должна была быть открыта. Попробовав повернуть дверную ручку, я обнаружил, что она закрыта.
На улице стояли четыре машины. Среди них были новенькая, сверкающая красная Audi и два видавших виды Jeep Cherokee, оба тёмно-синего цвета и с российскими номерами. Четвёртая машина, однако, была в худшем состоянии из всех, что я видел в Эстонии, если не считать бампера. Это была красная Lada, расписанная вручную и, должно быть, принадлежавшая подростку.
На задней полке были закреплены домашние музыкальные колонки, с которых, словно спагетти, свисали провода. Очень круто, особенно стопка старых газет на заднем сиденье.
Я заглянул в закопчённые окна первого этажа. Света не было, и не было слышно ни звука. Обойдя дом с другой стороны, лицом к реке, я увидел на третьем этаже свет – всего одну лампочку. Это было похоже на поиск жизни на Марсе.
Вернувшись к деревянной двери, я нажал кнопку домофона возле таблички «BAAR».
Здание, может, и было в таком же ужасном состоянии, как у Тома, но домофон был в лучшем состоянии. Правда, было невозможно определить, работает ли он, поэтому я попробовал ещё раз, на этот раз дольше. Раздались помехи и треск, и хриплый мужской голос, наполовину агрессивный, наполовину скучающий, вопросительно спросил меня. Я не понимал, о чём он, чёрт возьми, говорит. Я сказал: «Константин».
Я хочу увидеть Константина.