Найдя, казалось, самое большое дерево в лесу, я воткнул лопату в снег чуть ли не до самого низа. Отойдя в сторону, чтобы он не мог меня ударить, я жестом показал Вэлу снять мешок. Никаких проблем с его стороны. Затем я отдал ему вторую лопату.
Вэлу не требовались дальнейшие подбадривания. Ветер дул сильно, прижимая мою куртку к телу, и, чтобы выжить здесь, нам нужно было скорее выбраться из неё. Температура воздуха и так была довольно низкой, но из-за ветра она опустилась значительно ниже нуля. Возможно, до этого он был в смокинге и собирался в театр, но физический труд ему явно был не чужд. Всегда видно, привык ли человек к лопате.
Он работал эффективно, не надрываясь, очевидно, зная, что лучше не вспотеть и не замерзнуть. Через некоторое время он перестал копать, опустился на колени и начал разгребать снег руками в перчатках, а затем исчез в пещере. Через несколько минут он повернулся и высунул голову. Мне показалось, что я едва различил намёк на гордую улыбку из-под его шляпы.
Я махнул ему рукой, чтобы он зашёл, и закинул туда сумку. Прежде чем присоединиться к нему, я оттянул указательный палец правой перчатки, просунув указательный палец на спусковом крючке в прорезь. Я подготовил его так же, как и кожаную пару, для подготовки.
Я пошёл за ним головой вперёд, держа 88-й калибр наготове, и, оказавшись в укрытии, нажал кнопку фонарика. В укрытии, стоя на коленях, могли бы поместиться трое; оказавшись там, я скользнул и приземлился на задницу, держа пистолет на прицеле. Я сунул фонарик в рот.
Для него это было снова время рабства. Вытащив из кармана набор пластиковых жгутов, я вонзил пистолет ему в шею, на этот раз провернув его под кожей. Я прижал его левую руку к ветке над ним. Снег падал на нас, когда я туго затягивал жгут. Мы оба трясли головами, пытаясь стряхнуть его с лиц. С рукой, примотанной над головой, Вэл сидел там, похожий на гиббона, пока я доставал свечу и спички. Свеча давала больше света, чем обычно, благодаря отражению от ослепительно-белых стен. Я прополз обратно к входу, подтянул лопаты и одной из них забросал снегом пролом. Это защитит от ветра.
Пришло время разобрать всё остальное. Я высыпала содержимое сумки и начала расстилать одеяла на полу.
При контакте со снегом тепло от нашего тела отводилось бы примерно в двадцать раз быстрее, чем если бы мы сидели на подстилке.
Затем я разровнял стенки ямы рукой в перчатке, чтобы по мере повышения температуры тающий снег не стекал каплями и не обрушивался на нас дождём. После этого я выкопал небольшой желоб по краю, чтобы тающая вода стекала по стенкам и снова замерзала.
В подобных ситуациях пять процентов дополнительных усилий всегда приводят к пятидесяти процентам большего комфорта.
Ветер больше не был заметным шумом. Вместо него шелест нейлоновой одежды и наше с ним кашель и шмыганье носом.
Пещера начинала напоминать паровую баню, поскольку наше дыхание висело облачками в замкнутом пространстве. Рукояткой лопаты я выкопал небольшой туннель. Мне нужно было видеть дом, и нам нужна была вентиляция. Свет свечи не был виден прямо из дома, поскольку он находился низко и в нише; оставалось только надеяться, что окружающее свечение тоже было недостаточно ярким, чтобы его было видно, потому что без него мы никак не могли обойтись. Даже небольшое количество тепла от пламени свечи может помочь поднять температуру до нуля.
Стоя на коленях, я смотрел в сторону дома – точнее, он был где-то там, в темноте. Даже в таком количестве одежды и с утеплителем под собой, моему телу всё равно было холодно, потому что мы не двигались. Я поудобнее устроился и всё ещё мог видеть. Вэл продолжала меня разглядывать.
Должно быть, прошло по меньшей мере два очень холодных, скучных часа, пока я прислушивался к ветру, а Вэл постоянно ёрзал, пытаясь вернуть чувствительность руке, как вдруг он сказал: «Малискиа, должно быть, предложили тебе довольно большую сумму денег, чтобы ты оставил меня в живых. Очевидно, я представляю для них большую угрозу, чем думал».
Я обернулся в изумлении.
Голос был очень уверенным и чётким. Он улыбался. Ему явно понравилась моя реакция. «Теперь, когда ты один, полагаю, мне будет довольно трудно вывезти меня из страны, куда бы ни пожелали Малискиа, ты меня отвез». Он помолчал. «Может быть, в Санкт-Петербург?»
Я молчал. Он был прав: я был в дерьме.
«У вас есть имя, я полагаю?»
Я пожал плечами. «Это Ник».
«А, Николас. Ты британец?»
«Да, именно так», — я повернулся к дому.