Келли сразу же положили в клинику для временного обследования, и мне пришлось оставить её там, чтобы отправиться на свою первую разведку в Санкт-Петербурге и завербовать Сергея. Мне хотелось верить, что скоро всё наладится, но в глубине души я понимал, что это не произойдёт, ещё очень нескоро. Мои худшие опасения подтвердились, когда врач сказал, что помимо регулярного лечения в клинике ей потребуется постоянный уход, который может обеспечить только отделение в Хэмпстеде.
Я навещал её там уже четыре раза. Обычно мы просто сидели вместе и смотрели телевизор весь день. Мне хотелось её обнять, но я не знал как. Все мои попытки проявить нежность казались неловкими и натянутыми, и в итоге я уходил, чувствуя себя ещё более униженным, чем она.
Я свернул прямо в Гайд-парк. Конные солдаты выезжали, разминая лошадей, а затем часами сидели на них у какого-то здания, привлекая туристов. Я проехал мимо мемориального камня в память о тех, кто был взорван ВИРА в 1982 году, делая то же самое.
Я понимал состояние Келли, но лишь отчасти. Я знал мужчин, страдавших от ПТСР (посттравматического стрессового расстройства), но они были большими мальчиками, прошедшими войну. Мне хотелось узнать больше о влиянии этого на детей. Хьюз сказал мне, что для ребёнка естественно переживать горе после потери; но иногда, после внезапного травмирующего события, чувства могут выйти на поверхность через недели, месяцы или даже годы. Эта отсроченная реакция и есть ПТСР, и симптомы похожи на те, что связаны с депрессией и тревогой: эмоциональное оцепенение; чувство беспомощности, безнадежности и отчаяния; и повторное переживание травмирующего опыта в кошмарах. Это звучало так правдоподобно; я не мог вспомнить, когда в последний раз видел улыбку Келли, не говоря уже о том, чтобы слышать её смех.
«Симптомы различаются по интенсивности от случая к случаю, — пояснил Хьюз, — но могут сохраняться годами, если их не лечить. Они, конечно же, не пройдут сами собой».
Мне стало почти физически дурно, когда я понял, что если бы я действовал раньше, Келли, возможно, уже пошла бы на поправку. Наверное, так чувствуют себя настоящие отцы, и, пожалуй, я впервые в жизни испытал подобные эмоции.
Дорога через парк закончилась, и мне пришлось вернуться на главную улицу. Движение практически остановилось. Фургоны доставки останавливались именно там, где им было нужно, и включали мигалку.
Посыльные на мотоциклах с визгом проносились сквозь невозможные проходы, рискуя больше, чем я был готов. Я медленно пробирался сквозь всё это, направляясь к Челси.
На тротуаре дела шли так же плохо. Покупатели с сумками сталкивались друг с другом и создавали пробки у входов в магазины. И как будто всего этого было мало, я понятия не имел, что подарить Келли на Рождество. Я проходил мимо телефонной кассы и подумал, не купить ли ей мобильный, но, чёрт возьми, я даже не смог бы с ней поговорить лично. В магазине одежды я подумал купить ей пару новых нарядов, но, может, она подумает, что я не верю, будто она способна сама выбрать себе что-то. В конце концов, я сдался. Что бы она ни сказала, она могла бы получить, что бы ни захотела. Если бы клиника оставила мне деньги на оплату.
Наконец я добрался до нужного места и припарковался. «Причалы» представляли собой большой таунхаус на зелёной площади с чистыми кирпичными стенами, недавно отремонтированными и сверкающими свежей краской. Всё в нём говорило о том, что он специализируется на проблемах богатых.
Администратор проводила меня в приёмную, место, которое я уже хорошо знал, и я уселся с журналом о чудесных загородных домах, которые никогда не станут моими. Я читал о плюсах и минусах обычного тёплого пола по сравнению с тёплым полом и думал, что, должно быть, неплохо иметь хоть какой-то тёплый пол, когда появилась администратор и проводила меня в кабинет.
Доктор Хьюз выглядела, как всегда, потрясающе. Ей было лет пятьдесят пять, и выглядела она и её кабинеты так, будто её можно было увидеть в программе «Жизнь богатых и знаменитых». У неё были густые седые волосы, делавшие её скорее похожей на американскую телеведущую, чем на психоаналитика. Моё главное впечатление заключалось в том, что большую часть времени она выглядела невероятно довольной собой, особенно когда объясняла мне поверх своих очков-полумесяцев в золотой оправе, что, простите, мистер Стоун, более точного расписания дать невозможно.