Я кивнул и поднялся на ноги.
Он слегка улыбнулся. «Если хотите, следуйте за мной». Проведя картой, висевшей у него на шее, он прошёл через барьер; мне же пришлось пройти металлоискатель, прежде чем мы встретились на другой стороне и пошли к лифтам.
«Мы идем на пятый этаж».
Я кивнула и молчала, пока мы ехали в лифте, не желая, чтобы он понял, что я всё знаю. Это позволило сэкономить на светских разговорах.
На пятом я последовал за ним. Из кабинетов по коридору доносилось лишь тихое гудение кондиционера и скрип моих перьев.
В дальнем конце мы повернули налево, пройдя мимо старого кабинета Линн. Теперь им занимался кто-то по имени Тернбулл. Через два дома я увидел имя Линн на табличке. Мой сопровождающий постучал и услышал характерный резкий и немедленный крик: «Входите!» Он провёл меня мимо, и я услышал, как за мной тихонько закрылась дверь. Лысая макушка Линна была обращена ко мне, пока он писал за своим столом.
Пусть у него и появился новый кабинет, но было совершенно очевидно, что он человек привычки. Интерьер был точно таким же, как и в предыдущем: та же мебель и простая, функциональная, безликая атмосфера. Единственное, что выдавало его не манекен, поставленный здесь для красоты, – это фотография в рамке, на которой, как я предположил, была его гораздо более молодая жена и двое детей, сидящих на лужайке с семейным лабрадором. Два рулона рождественской обёрточной бумаги, прислонённые к стене позади него, свидетельствовали о том, что у него всё-таки была жизнь.
Справа надо мной на настенном кронштейне висел телевизор, на экране которого показывали заголовки мировых новостей CNN. Единственное, чего я не видел, – это обязательную офицерскую ракетку для сквоша и зимнюю куртку на подставке. Они, вероятно, были позади меня.
Я стояла и ждала, пока он закончит. Обычно я бы просто села и почувствовала себя как дома, но сегодня всё было иначе. Там царила, как говорят такие люди, как он, атмосфера, и мне не хотелось раздражать его больше, чем нужно. В прошлую нашу встречу мы расстались не очень-то дружелюбно.
Его перьевая ручка неестественно громко стучала по бумаге. Я перевел взгляд на окно позади него и посмотрел на Темзу, где заканчивалось строительство нового жилого дома на северной стороне моста.
«Присаживайтесь. Я скоро к вам приду».
Я так и сделал, сидя на том же деревянном стуле, на котором сидел три года назад. Кожаные брюки заглушали скрип его письма, когда я наклонился и поставил рюкзак на пол. Становилось всё очевиднее, что встреча будет короткой, собеседование без кофе, иначе азиат, прежде чем войти, спросил бы меня, пью ли я молоко или сливки.
Я не видел Линна с момента отчёта после Вашингтона в 98-м. Как и его мебель, он не изменился. Не изменился и его одежда: те же вельветовые брюки горчичного цвета, спортивная куртка с потёртыми кожаными локтями и фланелевая рубашка. Его блестящий купол всё ещё был обращен ко мне, и я видел, что он не потерял ни одной шевелюры, чему, я уверен, миссис Линн была очень рада. У него действительно не хватало ушей, чтобы быть лысым.
Он закончил писать и отложил в сторону то, что теперь я видел, – это был отпечатанный лист юридической бумаги, выглядевший так, будто его пометил учитель. Взглянув на мой наряд с лёгкой улыбкой, он сложил руки, соединив большие пальцы, и положил их на стол. После Вашингтона он обращался со мной так, будто я был банковским менеджером, а он просил о большем овердрафте, изо всех сил стараясь быть любезным, но в то же время глядя на меня свысока и презрительно. Меня это не волновало, пока он не ожидал, что я буду смотреть на него с почтением.
«Чем я могу тебе помочь, Ник?» Он поддразнивал мой акцент, но с сарказмом, а не с юмором. Я ему действительно не нравился. Мой вашингтонский долбоеб поставил на этом точку.
Я прикусила губу. Мне нужно было быть с ним повежливее. Он был тем самым билетом к деньгам, которые так нужны Келли, и хотя у меня было неприятное предчувствие, что моя вежливость не сработает, я должна была приложить все усилия.
«Мне бы очень хотелось узнать, получу ли я когда-нибудь политическое образование», — сказал я.
Он откинулся в кожаном вращающемся кресле и улыбнулся второй половиной своей улыбки. «Знаешь, Ник, тебе очень повезло, что ты всё ещё на свободе. Тебе уже есть за что быть благодарным, и помни, что твоя свобода пока не гарантирована».
Конечно, он был прав. Я был обязан Фирме тем, что не сидел в какой-нибудь американской тюрьме с сокамерником по имени Большой Бабба, который хотел быть моим особенным другом. Даже если это было больше связано с тем, чтобы уберечь себя от ещё большего позора, чем с тем, чтобы защитить меня.