Я ждал, пока она уйдёт, затаившись в углу, чтобы, к какой бы двери она ни решила направиться, я не попадался ей на глаза. Прошло несколько минут, прежде чем она встала, посмотрела в сторону билетной кассы и широко улыбнулась. Она протянула руки, и петербуржец, улыбаясь, вышел из толпы. Они обнялись и поцеловались, затем сели рядом, разговаривая с улыбкой, держась за руки, словно с улыбкой, словно «рад тебя видеть», их носы были всего в нескольких сантиметрах друг от друга. На нём было всё то же длинное пальто из верблюжьей шерсти, на этот раз с тёмно-бордовой водолазкой, торчащей из-под него. Сегодня он также нес светло-коричневый кожаный портфель.
Убедившись, что я не нахожусь в зоне прямой видимости дверей платформы, я посмотрел на табло отправлений и прибытий высоко на стене.
Поезд из Петербурга в Москву отправлялся с платформы 8 в 3:34, т. е. с опозданием чуть более получаса.
Они поговорили ещё минут десять, а затем оба встали. Контакт Лив взял её сумки в одну руку, свой портфель — в другую, и они направились к выходу на платформу.
У меня в голове зазвенел тревожный звоночек. Зачем он забрал её сумки?
Моё сердце забилось ещё сильнее, когда они оба вышли на заснеженную платформу. Чёрт, она что, с ним пойдёт? Может, курьер только что передал ей новость о том, что случилось в штаб-квартире Microsoft, и Лив решила сбежать, пока могла.
Я сосчитал до десяти и вылез на холод. Платформа 8 была справа от меня, когда я направился к камерам хранения. Падал лёгкий снег, и не было ни дуновения ветра. Я шёл, опустив голову, засунув руки в карманы. Взглянув по сторонам, я увидел, что они направляются к вагонам примерно на середине поезда. Я медленно пошёл к камере хранения, наблюдая за ними, пока они не зашли в вагон. Затем, взглянув на часы, словно только что что-то вспомнив, я резко повернулся. До их отъезда в Санкт-Петербург оставалось около семнадцати минут, и, похоже, мне придётся ехать вместе с ними.
Я прошел мимо двух русских железнодорожников, стоявших в кондукторском вагоне в хвосте поезда. Их высокие фуражки в стиле нацистских офицеров были сдвинуты на затылок, и они угрюмо отпивали то, что было у них в бутылках.
Я поднялся и сел в чистый, хотя и очень старый вагон с коридором, выходящим на платформу, и купе, расположенные справа от меня. Я прошёл по тёплому переходу и сел на одно из жёстких сидений с тканевой обивкой в первом пустом купе. Сильный, почти ароматизированный запах сигарет, вероятно, никогда не покидал эти поезда.
Что теперь? У меня были деньги, но не было визы. Как я попаду в Россию? Прятаться в туалетах — это только в фильмах Агаты Кристи.
Может быть, взятка помогла бы мне въехать. Я бы изобразил туповатого туриста, понятия не имеющего, что нужен паспорт, не говоря уже о визе, и предложил бы очень щедрые деньги, если бы они были так любезны поставить мне штамп или сделать что-то ещё. В конце концов, только безумец захочет нелегально попасть в Россию.
Я сидел и смотрел, как по платформам под окнами прогуливаются заснеженные нацистские шапки. Пульс на сонной артерии пульсировал по обеим сторонам шеи, а в центре груди раздавалась боль, когда я слышал свистки и хлопанье тяжёлых дверей вагонов.
Я проверила «Малышка Джи» — осталось три минуты. Меня напрягало не общение с охранниками и иммиграционной службой, а возможность потерять Лив, мою единственную быструю и надёжную связь с Вэл.
Дверь моего купе распахнулась, и вошла пожилая женщина в длинной меховой накидке с небольшой дорожной сумкой. Она что-то пробормотала, и я хмыкнул в ответ. Подняв взгляд, я заметил, как на платформе мелькнула какая-то чёрная кожаная одежда. Что же происходит? Лив прошла мимо со своими сумками, опустив голову, чтобы не задеть снег.
Я почувствовала огромное облегчение, вскочив и пойдя по коридору, но я пока не могла выйти, опасаясь, что курьер за ней наблюдает и задается вопросом, почему кто-то еще решил спрыгнуть с поезда.
Она исчезла на станции, а я выскочил на платформу, не проверяя, смотрит ли он, и направился к дверям, через которые она только что прошла. Я заметил её шляпу над толпой, направляющейся к выходу с автовокзала. Она, должно быть, уже поняла, что в ящике нет записки. Я пристроился сзади, ожидая возможности схватить её. Я был примерно в двадцати шагах позади, когда она проталкивалась через двери автовокзала. Пройдя через них сам, я выглянул в снегопад. Всё, что я видел, – это автобусы и очереди людей, пытающихся в них сесть; Лив, должно быть, свернула, как только оказалась на тротуаре.