Публика охотно приняла участие в игре. Известные писатели, находившиеся в зале, писали записки со своим определением любви, и Нушич их тут же зачитывал.
Однако вечер кончился неловко. Нушич подошел к краю сцены и уже серьезно сказал:
— Хотите слышать еще одно мнение о любви?
Поскольку публика в очередной раз разразилась аплодисментами, Нушич продолжал:
— Ладно. По моему скромному мнению, любовь — это когда она (Бранислав протянул руку в сторону «неверной») любит одного (он ткнул себя пальцем в грудь), а выходит замуж за другого (теперь рука указывала на «ее мужа»)!
Супруги Йовановичи встали и демонстративно вышли из зала. Публика кричала Нушичу «Браво!», но удовлетворения от такой мести не было…
В «Листках» возвращение в Белград отмечено такими словами:
«О, Белград?! Он прекрасен, как всегда! Тут жизнь, тут вечное движение; парки, музыка, черные глаза, судебные исполнители, концерты, театры, опротестованные векселя, казино, лекции, украденные на почте посылки… и вообще жизнь, жизнь, жизнь, вечная жизнь и вечное движение!
И вот я возвращаюсь в этот самый Белград. Он совершенно не изменился, он такой же, каким я оставил его.
Старый, старый Белград!
Тут все та же старая мерзкая мостовая и все та же мерзкая политика; в нем по-прежнему все еще 50 учителей и 400 жандармов; 10 школ и 12 казарм…»
Черные глаза были далеко, а «мерзкая политика» совсем рядом. Отец Бранислава уже не мог содержать своего великовозрастного сына. Да и нелепо было бы, имея диплом, вернуться в нахлебники. Дипломированный юрист обратился в министерство юстиции, и министр (к этому времени уже не «дядя» Гига Гершич, а другой, так как в апреле радикалов снова удалили от власти) отнесся к Нушичу благосклонно и собирался предоставить ему должность младшего судейского чиновника. Но король собственноручно вычеркнул имя Нушича из списка кандидатов на государственные должности.
Это была первая и последняя попытка воспользоваться дипломом юридического факультета. Отныне Нушич будет общаться с Фемидой только в роли подсудимого.
Но в глубине души Бранислав и не жалел, что не стал канцелярской крысой, к которой он тогда же обратился с сочувственной тирадой:
«И вот как проходит твоя жизнь: проснулся утром, выпил кофе, почитал сегодняшние газеты, потом пошел в канцелярию, порылся там, как крот, в бумагах, а в полдень пришел обедать, пообедал, потом, как всякий порядочный человек, прилег немножко подремать, потом проснулся и опять отправился в канцелярию. До ужина работал, а потом зашел выпить кружку пива, хороший человек; поужинал, слегка поругался с женой, а не ругался, так говорил о базаре, о квартплате и, наконец, крякнув, вычеркнул еще один день из жизни, задул свечку и лег спать, хороший человек!
А на следующее утро опять проснулся, и опять ждал тебя твой кофе, и опять ты делал все то же, что и вчера, все то же, что делал и позавчера, все то же, что делаешь уже годами. Но в один прекрасный день ты умер, хороший человек, и тебя похоронили, а в тот же день родился другой и пошел по твоей стезе, чтобы пройти ее так же, как ты, чтобы проползти по жизни, как улитка по садовой тропинке, не оставив за собой никакого следа.
Так же будет жить и твой сын».
Бранислав был молод, обладал отменным здоровьем, завидной энергией, блестящими литературными способностями и вынашивал грандиозные планы. Любовную невзгоду помогла перенести неистребимая ирония. Не было только места, которое бы его кормило. На литературные заработки в те времена в Сербии не мог еще прожить ни один писатель.
И Нушич решил стать профессиональным журналистом. Этому помог случай. Владельцы типографии Кимпанович и Медициан пригласили Нушича под акацию, осенявшую «Дарданеллы», и спросили его:
— Согласны быть редактором ежедневной газеты?
Нушич удивился и спросил в свою очередь:
— А кто ее собирается издавать?
— Типография наша, редакцию организуете вы…
— А пойдет она у нас?
Удивление Нушича было понятным. В Белграде еще никогда не издавалась ежедневная газета.
— В Париже идет, пойдет и у нас! — ответили в один голос типографщики и стали излагать свои планы. — Но мы не хотим никаких передовиц. Надоели они, эти передовицы. Писать эту рубрику труднее всего, а читать ее никто не читает…