— Значит так! — Я вновь попытался направить разговор в нужное русло. — Расскажи-ка мне, уважаемый, как было дело?
— Какое дело?
— Ну, ты с нею разговаривал?
Седой как-то неуверенно кивнул:
— Она разговаривала…
— Ну и что?
Тот отрицательно покачал головой:
— Нет.
Я взбеленился:
— Что «нет»?! Ты можешь рассказать поподробнее?
— А тут и рассказывать нечего, — пожал он плечами. — Я только вошёл к ней, а она меня встречает криком: «Зачем пришёл?! Я и так всё знаю! Можешь возвращаться и передать, что я дважды повторять не буду!» Ну, я и пошёл… Только вдруг вспомнил, что обронил у неё свой посох, когда она на меня закричала. Мне без него тяжело ходить по горам. Вернулся, а она уже лежит мёртвая… и ещё этот запах… Будто уже неделя прошла. Труп разлагается…
Я хмыкнул:
— Мне казалось, что у вас так положено…
— Что положено?
— Ну… Мазать… Умащивать умерших благовониями.
— Нет, — он покачал головой. — Это неразумно. При нашей жизни. Ничего не растёт. Какие тут благовония… Это раньше…
— Тогда откуда запах?
— Говорю же: разлагается. Очень быстро.
Я задумался:
— А она там одна была?
— Нет. Лидон всегда при ней.
— Ну и что он сказал? Видел, кто её… умертвил?
— Он ничего не сказал. Он лежал, как мёртвый. Только потом мои люди увидели, что он дышит. Пока сюда его несли, он очнулся.
— Ну и?…
— Он ничего не знает. Говорит о какой-то шкуре. Будто она поднялась и накрыла его с головой.
— Что за шкура?
— Наверное, та, на которой он сидел… Какая же ещё? Он что-то там шил.
— Ну, накрыла. А дальше что?
— Дальше ничего.
— Никто его не ударил, не оглушил?
— Он не помнит.
— Фигня какая-то! — дёрнул я плечом. — Не знал, не видел. Хотя был рядом. Где он сейчас?
Седой повернулся к астеям и коротко приказал:
— Лидона сюда!
Трое из его окружения бросились выполнять приказ.
В следующий момент всё произошло так быстро, что должным образом среагировать успел только браслет.
Тот самый «деятель», как обозвал его Пашка, что донимал нас своими аккордами до прихода Седого, а теперь как-то стушевавшийся и стоявший с мрачным видом рядом с трупом Мелисы, вдруг подскочил к ближайшему из вооружённых астеев. Он выхватил у него автомат и, обернувшись с перекошенной от злобы физиономией сначала ко мне, а потом к стоявшим чуть в стороне моим спутникам, не целясь, стал поливать нас огнём. Выпустив по нам чуть ли не половину магазина, он упал, как подкошенный. Дело понятное, браслеты на руках у меня и у Помогая легко отразили атаку и пули, срикошетировав, мгновенно полетели обратно, сразив того, кто их выпустил. Да только вся беда в том, что вместе с ненормальным мстителем полегло много народу из находившихся на площадке. Кто упал, сражённый пулей, а кто и просто от испуга брякнулся на камни. Короче говоря, когда мститель пал жертвой собственного безумия, на площадке в стоячем положении были только мы и Седой.
Седого пули не задели, поскольку он стоял почти вплотную ко мне во время нашего разговора, и поле прикрыло и его, зайдясь фиолетовым свечением во время отражения атаки.
— Как говорится, «кто с мечом к нам придёт…», — невозмутимо прокомментировал Игорь, когда настала тишина, нарушаемая лишь треском пламени костра.
Зато Пашка, придя в себя, зашёлся продолжительным четырёхэтажным матом в адрес исполнителя смертельного трюка. Помогай, хлопая глазами, в недоумении прислушивался к незнакомым словосочетаниям.
— Это ж надо быть таким долбоёжиком! — орал Пашка, брызгая слюной. — Ладно — сам жить не хочет, так об остальных подумал бы! Ты глянь, чего он натворил!
— М-мустакадон… — с чувством проговорил Седой. Браслет замешкался с переводом, но и без того было ясно, что это явно не похвала. Он растерянно обозревал поле боя, стараясь, видимо, понять, сколько же людей осталось в живых после неожиданного инцидента. Все лежали вповалку, боясь поднять голову. А, может, ещё и думали, что Пашка произносит заклинания, подобающие данному случаю, так как тоже принимали его за какого-нибудь колдуна, сопровождающего моё величество. И пока не завершится таинство, не стоит и носа высовывать, чтобы ненароком не зацепило.
— Кто это был? — ошеломлённо промямлил я, тоже не сильно радуясь результатам наших переговоров.
— Расмус, — тяжело вздохнул Седой. — Большой Сеятель.