Он храм воздвиг египетскому богу и шел с придворными молиться.
Колонны в два ряда, а впереди изображенье Гора. Курильниц аромат, живых цветов благоуханье носились в воздухе; дышалось трудно.
Молящиеся вдоль стены и с ними Цезарь.
Среди колонн поставлен гроб; над ним рыдает кто-то. Над телом Божества Изида плачет.
Танцует девушка одна под звуки арф. Закрыв глаза, закинув голову, в движеньи сладострастном, немой толпе она являет сказку счастья.
Нерон пресыщенный глядит, не может оторваться.
Вдруг ринулся…
Забыл он храм, забыл молитвы. Его поработил вид молодого тела.
Он бросился на девушку и жаркими губами прильнул к ее лицу.
Он что-то шепчет ей, чего-то требует и тело хрупкое Изиды руками грубо обнимает.
От оскорбленья девушка заплакала сначала, потом окаменела. Она увидела глаза, горевшие безумьем страсти.
Вдруг в храме крик раздался.
Кричала девушка; совсем забылся Цезарь…
Придворные захохотали, а возмущенные жрецы к Нерону бросились.
Один из них с ножом в руке на Цезаря метнулся, но Цезарь отскочил — и промахнулся жрец, а нож в грудь девушки вонзился.
Жрец бросил нож, склонился к девушке и зарыдал, как плачет мать над трупом сына.
— Что сделал я, сестра?!.. Прости… Зачем привез тебя я в Рим, в развратный город власти? Амун великий, помоги!..
Тут подошли солдаты и увели безумного жреца.
— Он Цезаря убить хотел, — так говорили люди.
Храм быстро опустел. Толпа рассеялась, и замер город.
Зловещая царила тишина; огни погашены; по улицам ходила стража.
Собравшись в скрытом помещеньи, жрецы о чем-то совещались: ведь Цезарь осквернил служительницу храма; защитником был брать… Что делать? Брат ведь прав, но кара неизбежна: у Цезаря пощады нет.
Вот Палатинский холм. Жилище Цезаря.
Покрытый сплошь постройками и зеленью пахучих померанцев, своей громадою он давит город.
Средь зелени белеют статуи, отдельные колонны и, гордо поднимаясь к небу, стоят на страже сосны.
Душиста ночь, и дремлет воздух. Лишь сосны шепчутся о страшной власти, что на холме царит.
Дворец не освещен; но в спальне Цезаря горит огонь.
В углу стоят носилки. На них, как мертвая, лежит танцовщица из храма.
По комнате, как в клетке зверь, свирепый Цезарь мечется. Он часто к раненой подходит и молча на нее глядит. В лице его видны и злость обманутой любви и жалость.
Вдруг страже у дверей он тихо приказал ввести к нему жреца, что на него накинулся с ножом.
Ввели жреца, а вместе с ним вошли старейшие из храма.
— Мне говорили вы, что этот жрец ей брат, и чести он защитником явился. Что оскорбил святыню храма я, поцеловав танцовщицу. А знаете ли вы, жрецы, что Цезаря любовь не оскверняет, что Цезаря любовь свята, что Цезарь всемогущ, что Цезарь — бог, что завтра храм с землей сравняю, жреца зверям отдам, а вас плетьми из города велю прогнать?..
Так говорил Нерон.
Больная застонала и, повернувшись к Цезарю, чуть слышным голосом пролепетала:
— Ты, Цезарь, говоришь, что Цезарь — бог. Мне в храме ты шептал, что за любовь отдашь полцарства. Ведь ты не лгал — ты, Цезарь, бог, а бог не лжет. Меня ты любишь, говорил. Тебе я верю, Цезарь. Из-за любви ко мне прости жрецов и брата, а мне верни здоровье. Ты, Цезарь, бог, ты — всемогущ.
Нерон был удивлен.
Ему поверили в любви, поверили, что Цезарь бог. И кто же? — прекрасная из храма жрица, почти дитя.
Он в жизни первый раз смутился.
— Мне веришь, девушка? Ты не ошиблась. Ступайте все, я вас прощаю. Пусть брат останется. Позвать врачей и им сказать, что воля Цезаря — вернуть здоровье жрице. Прощай, дитя. Все говорят, что Цезарь — зверь, но Цезарь — бог и человек, и Цезарь тебя любит.
Нерон ушел, а девушка, лишившись сил, упала на постель.
К ней подошел спасенный брат.
Земля проснулась. Ее всю ночь луна ласкала своими нежными лучами. С ней ласково играли тени и, мягко падая на грудь, при легком ветерке плели на ней покров причудливым узором, чтоб скрыть от глаз минутный трепет страсти.
В кустах пел сладко соловей, и звуки его песни, как гимны в честь любви, дрожали в воздухе и волновали землю.
В садах шептались люди; то вздох послышится, то робкий поцелуй…
Цветы кругом так дивно пахли: так нежно воздух трепетал…