— А, проходи!… Видишь, мы квиты, — кивнул он в сторону сильно перевязанной ноги, лежавшей на высокой подушке, и, отвечая на её недоумённый взгляд, весело продолжил. — Орлик, понимаешь ли, вдруг на старости лет решил, что он, как всякая уважающая себя лошадь, должен панически пугаться собачьего лая… А ты как?
— Да я просто… ого как, вот как! — и напоказ не хромая, прошлась по комнате, а потом даже осторожно закружилась. — А что ещё случилось, я сейчас расскажу!
И она принялась выкладывать подробности посольского нападения, сначала очень бурно, но очень скоро все эти дипломатически-политические дела, ещё вчера казавшиеся такими важными и животрепещущими, померкли по сравнению с тем фактом, что Кастема, так любящий колесить по стране, надолго будет привязан к кровати… и что его лицо — пусть и вполне весёлое — заметно бледно. Она быстро закруглилась со своим сбивчивым рассказом, благо, что чародей помогал ей с какими-то существенными фактами, которые она пропустила. Но под конец всё же спросила, что он думает обо всём этом? Чем оно может закончиться?
Чародей слегка вздохнул и сказал, что не завидует лорду Станцелю, которому придётся разгребать все эти завалы. Но он справится. Так что они сами могут спокойно начать новый курс их занятий.
И чуть иронично подмигнул вполне понявшей намёк Дженеве.
Эти новые занятия, как объяснял Кастема, должны были помочь ей развить то самое умение чувствовать, заключаясь в том, чтобы заложить для него прочный и надёжный фундамент. Ибо прежде чем научиться слышать то, что приходит извне, нужно разобраться со всем, что происходит внутри.
И потекли долгие и томительные часы, когда Дженева старательно прислушивалась к собственным мыслям и чувствам.
— Только наблюдай. Не прерывай мысли, не прогоняй эмоции. Только наблюдай, — бесконечно повторял чародей. — Пусть твоё внимание к тому, что происходит у тебя в уме, будет лёгким, как дыхание спящего младенца.
При всей своей новизне и необычности первых маленьких открытий, подобные занятия очень скоро стали надоедливой утомительной рутиной. Это было слишком похоже на сортировку целой бочки сухого гороха — зелёные налево, жёлтые направо — но только одной рукой и только по одной горошинке за раз.
Впрочем, скоро Дженева была бы уже рада поменяться на ту бочку, потому что там хоть был бы виден результат — две маленькие одноцветные кучки горошин. А здесь же… Правильно ли она делает? Получается ли у неё что-то? Может, это она только морочит себе и чародею голову, что должным образом выполняет упражнения? Ей же никто в голову не заглянет, чтобы проверить её успехи…
То самое несчастливое посольство доехало-таки до Венцекамня. Местанийский посол, лорд Аллиро гордо внёс в Туэрдь багровый шрам на щеке и траур в одежде. Начались переговоры, в сложных местах которых посол как бы невзначай тёр ладонью щёку или расправлял чёрную ленту на рукаве. Самые знатные ренийские семейства наперебой приглашали его самого, или на худой конец его помощников, на званые обеды, ужины и прочие поэтические вечера.
…Во время долгожданных перерывов на отдых служанка приносила поднос с чаем и печеньем, и они болтали о разных разностях или заводили своеобразную игру, выясняя, кто из них самый бывалый путешественник, в смысле кто где больше побывал. Кастема заметно выигрывал по малочисленной и небогатой северной окраине страны и по Жервадину (жители которого, по стойкому убеждению Жоани, были "неотесанными чурбанами, не умеющими толком даже смеяться"), так что Дженеве удалось сравнять счёт лишь благодаря почти бесчисленному количеству посёлков и деревень Астарении и верховьев Ясы, которые она исколесила в фургончике бродячих артистов.
Дженева как-то раз призналась, что ей сейчас очень не хватает дороги; на что чародей, весьма обрадовав её этим, пообещал взять её в ближайшее своё путешествие — пусть только его нога заживёт… Много говорили и о делах далёкой старины, и о последних дворцовых интригах, и о поэзии, и о способах лечения простуды…
И годы спустя Дженева вспоминала эти неспешные беседы, считая, если это были и не самые счастливые, то уж точно самые безмятежные дни её жизни…
Переговоры ещё продолжались, как Венцекамень вновь загудел — на сей раз от королевского решения "раз и навсегда покончить с осиным гнездом на границах страны", для чего на юг с соответствующими инструкциями стали отправляться армейские части. Вешкерия не видела столько солдат со времён последней войны. Лорд Аллиро, узнав, что дополнительные войска идут ещё и в Бериллен, поспешил к Ригеру выяснить причины этой меры (явно излишней для решения чисто вешкерийской проблемы) — на что получил ответ, что "раз уж начали давить разбойничков, так везде". Между Венцекамнем и Серетеном залетали дипломатические гонцы. Результатом этой почтовой активности стало то, что посол снял траурную ленточку и начал припудривать багровый шрам на щеке.
…Однажды, когда, как обычно, после полудня Дженева уходила, Кастема сказал, что их совместные занятия закончились. Она достаточно научилась, чтобы отныне делать эти упражнения самостоятельно. Дженева, одновременно обрадованная признанием чародея её успехов и огорчённая тем, что этих уроков больше не будет, принялась задавать разные технические вопросы по существу и так вошла во вкус, что чародею пришлось напомнить ей — они расстаются не навсегда и уже очень скоро она снова сможет найти его в университете. Тем более, что им надо будет оговорить условия предстоящей поездки… Кстати, как она собирается провести наступающий праздник щедрого солнца? — поинтересовался чародей… Дженева ответила, что они с Граженой ещё точно не решили. Но обязательно что-то решат…
Прибывшие на место дислокации первые воинские отряды уже начали тщательное дело прочёсывания глухих чащоб и проверки стоявших на отшибе деревень. Тюрьмы переполнились подозрительными особами, многие из которых после длительных проверок таки отпускались по домам. А из победных реляций, отправляемых в Венцекамень, вырисовывалась весьма успешная картина выкорчёвывания разбойничьей вольницы — вместе с корнем и подчистую.
Сказать, что они с Граженой что-то решат насчёт приближающегося праздника, было легко; сложнее оказалось осуществить это. Нанесённая той год назад сердечная рана, которая, казалось, совсем уже зажила, теперь вновь заныла от лёгкой предпраздничной суеты и счастливых ожиданий, всегда связанных с этими днями. Дженева заметила, что на подругу стали накатывать приступы непонятных слез или вспышки беспричинного раздражения, и даже догадалась, что они как-то связаны с обсуждением возможных планов празднования — поэтому она почти перестала поднимать эту тему. А так как остаться в этот праздник дома, одним-одинёшеньким означало подписать себе приговор отщепенцев или безнадёжных неудачников, волей-неволей Гражене всё же пришлось определиться с компанией.
Когда Дженева узнала о её выборе, то чуть сама не расплакалась — вечера, которые устраивал у себя молодой лорд Скарт, местные остряки уже успели наградить прозвищем "собрание старых дев и безнадёжных холостяков". Попытаться переубедить угрюмо замкнувшуюся в себе подругу Дженева не рискнула, поэтому в назначенный час они стучались в двери старенького флигеля, спрятавшегося в конце Узкой улицы.
Их встретил сам хозяин — худощавый, лет двадцати пяти, с уже редеющими волосами и чуть застенчивой улыбкой — и провёл в комнату. Там сидело и бродило с полтора десятка серьезных молодых людей обоего пола. Несмотря на полумрак — на благо освещёния трудился только огонь камина — было хорошо видно, что обстановка комнаты оказалась гораздо более приличной, чем это стоило ожидать по захолустной улице и внешнему виду домика.