По Старопетровскому проезду стояло совсем мало фонарей, а дом № 7 попадал как раз в интервал между ними — ничто сейчас не мешало видеть небо со всей его глубиной и загадками. Ночная весенняя свежесть, это небо и отдаленный трудовой гул огромного города вызвали у Зои радостное возбуждение, ощущение большой внутренней силы и веры в то, что ей по плечу будет совершить очень многое.
Зоя рванулась с места и почти побежала.
До школы от дома можно было идти налево по тропинке, проложенной между новыми домами, — их построили для рабочих стекольного завода. Обычно Зоя так и ходила. Но сейчас она пошла направо. Так тоже попадешь в школу, через Новоподмосковную улицу, и этот путь всего лишь минут на пять займет больше времени. Зоя выбрала его сейчас в надежде на то, что ее лучшая подруга, Ира Лесняк, жившая рядом, выйдет проводить ее до самой школы, а по дороге, при желании, можно успеть поговорить об очень многом.
Маленький домик — четыре окна по фасаду, — где жил со своей семьей бухгалтер одного из отделений Энергосбыта, Сергей Сергеевич Лесняк, стоял среди огорода, метрах в семидесяти от коммунального дома № 7. Между двумя земельными участками не было даже забора — их отделяла просто одна из осушительных канавок, которую Зоя или же Ирина, если очень спешили одна к другой, перелетали, что называется, одним махом.
Ни Ирина, ни Зоя не помнили, когда они познакомились. Это произошло где-то вот здесь, среди огородных грядок, канав, пустырей и козьих лужаек, во время детских игр.
Ира и Зоя учились в разных школах, но школы их стояли на одной и той же улице — рядом, и дорога по утрам среди неогороженных корпусов новостроек у девочек была одна и та же. То Зоя забегала, чтобы вместе идти в школу, то опережала ее Ирина, заходила за ней первая, — и в зависимости от этого они шли из дома направо или налево.
Но разве за какие-нибудь десять минут до начала занятий успеешь переговорить обо всем, о чем хочется, — нет, это не могло насытить Ирину и Зою на целый день, и они тянулись друг к другу и по вечерам. Чаще всего беседовали под открытым небом, даже зимой. Они не любили, чтобы их слушал кто-нибудь третий, и никакой мороз не мог помешать их прогулкам. Иногда перед ужином они вместе шли к стандартным домам, где в маленькой будочке кубовщица отпускала кипяток для жителей всего квартала.
Зоя легко доставала рукой прямо с улицы до низенького окна в комнате Ирины и — «тук-тук» — два раза ударяла кончиками своих длинных, тонких пальцев по стеклу, матовому от наросшего на него изнутри морозного инея. Ирина хорошо изучила этот звук и хоть ничего не видела через ослепленное инеем окно, никакая сила не могла удержать ее в доме, как только раздавалось это «тук-тук»; застегивая на ходу пальто, она появлялась на пороге с темно-зеленым эмалированным чайником и, еще не успев даже закрыть за собой дверь, начинала говорить, говорить, всегда первая, как будто бы перед этим они не встречались целый месяц, а на самом деле еще накануне до тех пор провожали друг друга, пока в чайниках не остыл кипяток и пришлось им обеим идти за ним снова.
Не было такого случая, чтобы, выйдя на улицу, Ирина и Зоя гуляли спокойно. Шура часто подтрунивал над ними, утверждая, что вся их дружба основана на возможности получить удовольствие от нескончаемого спора.