— Витя! — раздаётся настойчивый стук с другой стороны двери.
— Ч-что? — получается у Витьки очень хрипло, хоть он и старается сделать голос обычным. Я замираю, так и сидя на нём в ванне. Только для чего-то вжимаю голову в плечи.
Дверная ручка опять дёргается вниз, вместе с моей жизнью.
— Ты полотенце не забыл, или тебе принести? — мама наконец смиряется с тем, что дверь заперта, и преувеличенно громко озвучивает вопрос.
— Не забыл! Не надо! — тут же реагирует Витька, даже не удостоверившись в этом. А я машинально смотрю на батарею. Правда, не забыл.
— Стелить сейчас или попозже? — опять проявляет заботу мама, а я опасаюсь, как бы она не направилась выяснять что-то у меня. Серьёзно, объяснить моё отсутствие в комнате и присутствие в ванне брата внезапным телепортом не удастся, несмотря на мамин немолодой возраст.
— Не надо пока, ма! — отзывается Витька. — Поставь лучше чайник, пожалуйста!
— Ладно, — тяжёлые и торопливые шаги удаляются. Надеюсь, в сторону кухни. И мы с Витькой, вылупив друг на друга глаза, прислушиваемся к ним.
Раздаётся щелчок выключателя. Потом — пауза. И — шум закипающего чайника. Значит, мама на кухне. Выдыхаем. И, так и глядя друг на друга, начинаем смеяться. Даже ржать, и ржач наш сдерживает только опасение, что маман вернётся обратно на странные хрюкающие звуки. Если услышит, конечно. Я прижимаю ладонь ко рту, а Витька закусывает губу, пока мы немного не успокаиваемся.
Нервная встряска разрывает в мозгу салют счастья, а адреналин дарует телу лёгкость. Мысль о том, как близки мы были к раскрытию, пугает и радует одновременно.
Я, вся мокрая, вскакиваю и пулей несусь к двери. Как можно тише щёлкая собачкой и, делая микроскопическую щель, выглядываю в коридор.
Темно. И тихо.
Путь вроде свободен.
— А может, останешься? — Витька снова улыбается мне, как чеширский кот из своей ванной. Мимо него проплывает жёлтый утёнок.
Если честно, предложение весьма заманчивое, тем более в низу живота у меня всё ещё тянет, может быть даже сильнее. И влага между бёдер — не только и не столько от воды. Очень хочется нырнуть обратно, забыв о том, что это совсем небезопасно. И мне стоит больших трудов вынырнуть обратно из ванной и прикрыть Витьке дверь.
Идти обратно в комнату можно, не включая свет. Потому что дорогу мне освещают мои пылающие щёки.
***
Телевизор в темноте бубнит рекламой, заливая пространство неровным мельканием. Хорошо ещё, не слишком поспешным. В остальной комнате темнота, и, если бы не свет экрана, отражающегося от кресла, можно было подумать, что мы с Витькой одни. Отставили опустевшие чайные кружки на кофейный столик, но всё равно из-под тёплого клетчатого пледа вылезать не торопимся. Я уже переоделась в сухое — шорты и майку, в которых и планирую сегодня спать. Они большие и свободные, из очень мягкого хлопка с добавлением байки. Так что мелкие волоски иногда приятно щекочут тело. Правда, без бюстгалтера не очень удобно — он тоже отправился на верёвку для просушки, и теперь мне даже слишком свободно. А Витьке в его спортивных штанах и майке, кажется, очень даже ничего. И он временами загадочно улыбается чему-то в телевизоре.
Свет отражается на мамином почти что расслабленном лице. На улице уже официальная ночь — во всех окнах свет, а небо теряется на фоне чёрных крыш.
Папа уже ушёл к себе, и его похрапывание достигает наших ушей.
— Ничего, что я вам вместе постелила? — мама вдруг оборачивается к нам.
Вообще ещё не постелила — комплект из толстого одеяла и пухлых подушек всё ещё свёрнут на краю дивана и закрывает от меня кусок телевизора.
— Нормально, — Витька машет рукой. — Всё равно же не на полу нам спать.