— Кустырник!
Молодая аптекарша не удержалась, повела к плечу смеющимся подбородком. Потом нарочно нахмурилась:
— Может, тебе — пустырник?
И он закивал и даже руками замахал: ну конечно же!
— Семнадцать копеек в кассу.
Удачно получилось, что он забыл все-таки название и насмешил аптекаршу — теперь даст!
И все-таки он старался не смотреть на нее, когда протягивал чек, и с пузырьком потом заторопился к выходу так, как будто за ним гнались. Ну, Подьячиха!
Только около сберкассы, когда Дружок догнал его, Никита пошел помедленней. Разжал потную ладонь, чтобы хоть глянуть, из-за чего настрадался, и на белой наклейке прочитал: «Настойка пустырника».
Подьячиха говорила про алкоголиков. Выходит, если Дружок укусит вдруг саму бабку, ей нельзя будет пить лекарство? Целых полгода!
И бабка столько без лекарства не выдержит, конечно, помрет. Сбежится ее родня, которая в складчину купила у Веденеевых четверть дома, чтобы только дорогая бабка Подьячиха жила ото всех отдельно. Сойдутся соседи и просто чужие люди.
Подкатит к воротам грузовик с опущенными бортами и с ковром посредине. Поставят на него гроб с пышными цветами, из которых будет торчать только острый Подьячихин подбородок да длинный нос. Эти духачи из Дома культуры, которые зимой днюют и ночуют у Никиткиного отца в котельной, сделают грустные лица и поднесут к губам медные свои трубы. Там-пам-пам-та-рам-пам-пам-пам! И медленно двинется по улице траурная процессия. Под ноги идущим будут бросать с машины цветы, и все станут всхлипывать и говорить друг дружке, какая хорошая была бабка, такими печальными голосами, что у Никиты тоже подкатит к горлу комок, и ему тоже захочется плакать…
— Чего ты согнулся, Веденеев, как будто бабушку родную хоронишь?
Никита вздрогнул.
Мимо быстро прошел Владимир Иваныч, учитель, который в старших классах по военной подготовке. Обернулся, приподнял подбородок, шире развернул плечи, глазами сверкнул:
— Та́к надо! Ты же будущий воин, Веденеев. Защитник Родины! А ты бабушку хоронишь.
И дальше пошел себе Владимир Иваныч — с приподнятым подбородком, с развернутыми плечами.
А Никита совсем остановился. Бабушка!.. Родная, милая бабушка!
Если бы ты не умерла, разве сегодня пришлось Никите с пузырьком пустырника в горячей ладошке хоронить живущую теперь в твоей комнате чужую старуху Подьячиху?
Грех, ты бы сказала. Великий грех!
Тронул Никита голенью Дружка и пошел к синему, с облупившейся краской, ларьку покупать за девять копеек мороженое.
2
Поздним вечером полная луна, будто рыба в сети, шевелилась за окном в черных ветках облетевших деревьев.
Луна — рыба.
Никита следил, как в темно-синей воде рвет она одну за другой неровные, с узелками, ячеи, как медленно, но неутомимо выбирается из плена. Вот красный остренький плавник у нее на горбу прорезал наконец густую путаницу, приподнялся еще чуть-чуть выше, выше, теперь видна вся спина, и вот уже под желтым брюхом болтаются лишь оборванные веревочки — ура!..
Ишь, сразу засияла как. На свободе луна! На свободе рыба.
Позади осторожно цокнула щеколда, и через впустившую свет открытую дверь с веранды донеслось сердитое жужжание примуса, оттуда пахнуло разогретой его горелкой и кипящим борщом. Потом дверь тихонько закрылась, и стала слышна только нащупывающая что-то на покрытом клеенкой столе мамина ладошка.
Никита сказал:
— Свет зажги.
— Не спишь еще? — откликнулась мама. — Спи.
— Нет папки? — спросил Никита.
— Пока не пришел.
— Ну, ничего, — сказал он как можно бодрее. — Придет же.
Мама подошла и положила обе руки ему на плечо, стояла рядом, тоже, наверное, глядела на луну.
— Опять ты ставни забыл закрыть?
Он подергал головой, согласился.
— Или ты нарочно оставил?
Тут он на всякий случай просто притих.
— Ладно, спи.
Но легкие мамины пальцы по-прежнему лежали у него на плече, и он сказал:
— Вот увидишь, ма, скоро все будет хорошо.
По рукам понял, что мама закивала не очень уверенно.
— Я тебе говорю!
— Засыпай, — переходя на шепот, сказала мама. — И пусть тебе приснится хороший сон.
Вот какая интересная штука: стоит маме тихонечко произнести эти слова, как хороший сон тут как тут, всякий раз тот же. Будто он уже давно ждал где-то рядом… Или это вовсе не сон? Ведь все это было на самом деле. Было совсем недавно. Всего два года назад…
Вот они с отцом рядом покачиваются в седлах — отец на поджаром Красавчике, а Никита на широком, как печка, Воронке. Перед ними стелется зеленая степь, по которой волнистым плотным гуртом катится отара. Посвежевший к вечеру воздух пахнет овечками и размятой травой. Сзади садится за потемневшие холмы расплющенное каленое солнце, и перед отцом, перед Никитою подрагивают две длинные и острые тени. Иногда они достают до края отары, и тогда собаки начинают молча обегать ее и деловито покусывать, кто отбился.