— Ну, ты че — совсем закемарил?
— Чего б это я закемарил? — вскинулся Никита. — Я думаю.
— А чего ж не отвечаешь? — допытывался Андрей. — Кто куртку, говорю, справил? Мать или пахан?
Во-он что! А Никите послышалось, в задачке надо было решить, откуда у двух велосипедистов новые куртки! Он даже тихонько рассмеялся.
— Ну, чего лыбишься? Кто купил?
— Крестный мой.
Андрюшка откровенно позавидовал:
— Лафа тебе! — и тут же о другом: — А ко мне знаешь кто приехал? Братан троюродный. Из Краснодара. Он там с дурной компанией связался — это мать его моей говорила, а мы с ним подслушали, его — Витан… Ну вот она его и привезла к нам пожить, чтобы дружки от него хоть чуть отстали. Перед дорогой, Витан говорит, они вместе с отцом его обыскивали. А он все равно привез пачку сигарет.
Голос у Андрюшки под конец такой таинственный сделался, что Никита невольно фыркнул:
— Подумаешь!
— Дак а какие сигареты? Простые, думаешь? Ему из Геленджика привезли. Турецкие.
— А потом не будешь расти, — посерьезнел Никита.
— Да чернуху училка лепит!
Никита даже заикнулся:
— К-к-как?
— Ну, брешет, значит.
Дверь в комнату отворилась, со стопкой тарелок в руках вошла на веранду мама.
— Занимаетесь?
Никита еще не сообразил, что сказать, как Андрюшка опередил его:
— Ага, теть Вера, задачку решаем. Про велосипедистов.
— Ну, решайте, — голосом похвалила мама. — Решайте. А торт будет — сразу вас позову.
Поставила тарелки и ушла.
— А я тебе хотел дать две, — прикрыв губы уголком учебника, негромко сказал Андрюшка.
А Никита снова тянулся ухом к двери в комнату, потому переспросил:
— Чего — две?
— Две сигареты таких… и знаешь за что?
— За что?
— За то, чтобы моего отца Дружок — первого.
— Опять пришел?
— Опять. Мать ему сказала, будем расходиться.
— Тоже дом поделят?
— Наверно.
— А он, ты понимаешь, не кусает! — вздохнул Никита. — Ну как нарочно! Недоучили, наверно. Снова надо учить. Сегодня я хотел, чтобы он папку… чтобы отца… и ничего не вышло. Не стал кусать.
— А может, твоего не стал, а моего еще как укусит… может же?
— Давай попробуем.
— А когда? — обрадовался Андрей.
— Да хоть завтра, что я — не понимаю?
— Давай завтра, законно! А сигареты возьмешь?
— Да не нужны мне, вот пристал!
Андрей вдруг нахмурился:
— А слушай! Если б Дружок Витана укусил, может, он курить бы бросил?
— Не знаю, это в больнице надо спросить.
Дверь снова открылась, мама с порога спросила:
— Ну что, школяры, решили?
Андрюшка — опять первый:
— Да все уже! Нам же устно.
И где так ловко врать научился?
— Молодцы! — обрадовалась мама. — Тогда быстренько мойте руки — и за стол. Торт есть!
Потом, когда поели торта, они все вместе проводили до перекрестка дядю Ваню. По дороге обратно Андрюшка сказал им «спокойной ночи» и юркнул в свою калитку. Папа, мама и Никита вернулись домой, и тут мама предложила, чтобы они еще выпили по чашечке чаю и съели остаток торта, но отец сказал, что не хочет, и стал ходить по комнате из угла в угол: туда-сюда, туда-сюда.
— Ну присядь с нами, — попросила мама.
Но он только заходил еще быстрей. Как лев по клетке, когда ему очень хочется домой, в Африку.
Наконец остановился посреди комнаты и не очень уверенно сказал:
— Ладно… оставайтесь тут.
Будто они на ночь глядя куда-нибудь собирались.
— А мне еще кое-куда надо…
Будто Никита с мамой не знают, куда это ему надо.
4
Как ушел тогда после дня рождения, так две недели с тех пор и нет его.
Маленькая котельная около Дома культуры опять задымила, и он опять сутки бросает там в топку уголь, а двое суток потом то отсыпается на старом, окованном толстой жестью сундуке, а то сидит небось на нем с дружками, водку пьет.
Мама строго-настрого запретила Никите ходить в котельную: неужели, сказала, у него у самого не хватит сердца вернуться? Будем, сыночек, ждать.
И Никита с мамою ждут.
Только залает Дружок, только под окном заскребут подошвами о стальную полоску чистилки, оба они замирают: кто? Не он ли?
Вот и сейчас: стоило ударить калитке, как Никита оторвал голову от подушки: отец?!
Да нет, зачем бы он стучал в ставень…
Мама поскорее бросилась открывать: думает, Никита давно спит, боится — разбудят. Кто это к ним так поздно?
Почти неслышно вернулись в комнату и молчат, только легонько по полу шаркают. Мама, конечно, прикладывает палец к губам: тихонечко, мол. Подальше в угол переставила на тумбочке повернутую к Никите верхом металлической шляпки настольную лампу, так. Сели на стулья около столика, за которым он занимается, ясно. Зашелестел незнакомый шепоток: