Звонит один из многочисленных телефонных аппаратов рядом с директорским столом, и Перчаткин снимает трубку и сперва прикрывает ладонью нижний ее конец.
— Заместитель министра!.. Одну минуту. — Только потом начинает говорить с Москвою. — Да, Иван Дмитрич… да. Хорошо. Да… Как полагается, встретим. Хорошо, Иван Дмитриевич. — Кладет трубку и говорит Беловому: «К нам летит Полосухин».
И Беловой не может сдержать удивления:
— Полосухин?!
Каменеет лицо у Нины Павловны.
— Проверка… по поводу передвижки. Такие дела.
— Вы скажете об этом Николаю Фадеичу? — спрашивает, словно очнувшись, Нина Павловна.
— Вы нам хотите совет дать? — смотрит на нее Перчаткин. — Или… спрашиваете совета у нас?
— Я… думаю.
— Подумать вообще-то есть о чем, — миролюбиво говорит Беловой. — Ну что, по дороге и подумаем?
Перчаткин взял со стола небольшую папку из черной кожи, и по тому, как он держал ее, можно было понять, насколько дорого ему то, что в ней заключено.
— План реконструкции завода! Который он начинал!.. Комплексный. Может, все-таки показать ему?!
Беловой плечами пожал:
— Знать бы, как себя чувствует…
— А то Эмма Борисовна упрячет под сукно, — грустно улыбнулся Перчаткин и положил папку на стол.
И вот они уже за территорией завода, давно уже мчатся через тайгу, но разговор в машине идет все об одном и том же:
— Ну и что ж, что Полосухин? — явно утешает Перчаткина Беловой. — Ну и что ж — прилетает?! Подумаешь!
— А я вам снова говорю: при Николае Фадеиче он не посмел бы прилететь! — горячится Перчаткин.
— Ну, не посмел бы, — соглашается Беловой. — А теперь прилетает. Ну и что?
Перчаткин сжимает руку у себя на горле:
— А то, что двусмысленность моего положения временами меня — вот так!
— Ну, милый мой!.. Через это просто необходимо пройти. Не ты это придумал. И никто другой. Такая штука — болезнь. Она не спрашивает…
— Так-то оно так, — задумчиво соглашается Перчаткин. И отворачивается к окошку. — Так-то так…
…Уже закончилось долгое совещание в кабинете у Веденина, все дружно встали, и тут Веденин сказал:
— Сегодня уже маленько поздновато, а завтра в семь сорок пять жду всех около стана четыреста пятьдесят. На той стороне, где у Перчаткина склад готовой продукции.
К назначенному времени съезжались к стану легковые машины, останавливались у громадного болота, по краю которого пробирались в цех люди — кто шел на пяточках, кто поднимал штанины засунутыми в карманы руками. Веденин стоял, посматривал.
— Ну что, товарищи руководители завода? — спросил потом. — Все тут?
Еще ничего не подозревая, ему недружно ответили.
— Прошу за мной.
И он, в легких ботиночках, пошел по этому, будь оно проклято, болоту, которое осталось еще со времен стройки, а все запереглядывались — что, мол, наш Дед — совсем? — затоптались на месте, а потом сделал шаг в воду один, другой, третий…
Когда они стояли вокруг него посреди болота, почти по колено в воде, он громко, чуть в нос, как всегда, сказал:
— Скажи, Александр Максимыч, зачем ты из меня Христа хочешь сделать, а из них апостолов?.. Видишь, что не можем по воде ходить?!
Повернулся и пошел к машине. Уехал первый, а они еще стояли, отряхивались, поругивали беззлобно Перчаткина. Кто-то за всех сделал вывод:
— Значит, други, с грязью на заводе надо заканчивать!
Тут-то и подошел к Перчаткину Брагин:
— Нет, ты видел? Оцени, а?!
И показал на свои резиновые сапоги.
— Повезло тебе, — вздохнул Перчаткин.
— Что значит, повезло? — смеялся Брагин. — Я просто догадался! И Полосухина вон предупредил: во-первых, чтобы у меня был свидетель, что я и в самом деле такой догадливый, а во-вторых, я просто пожалел его: слышал небось, какой начет Дед ему преподнес за простой на конверторном?! Когда он теперь себе новые штаны купит?
И к Перчаткину подошел этот кудрявый богатырь, этот никогда не унывающий Полосухин, обаяния которого с лихвою хватило бы на пятерых, сжал локоть своею крупной пятерней:
— Не обижайся, дружище!
Нет, вовсе не то, что и он был в сапогах, — именно это его неиссякаемое обаяние почему-то и взбесило тогда обычно уравновешенного Перчаткина.
Бросил к Брагину руки, словно хотел схватить его за грудки:
— Но мне-то ты почему не сказал?
— А зачем?.. Ты бы за ночь засыпал ямку, и все дела, а мне, во-первых, и действительно очень хотелось свою догадку проверить, а во-вторых, это надо же совсем не любить Деда, чтобы лишить его удовольствия превратить свой генералитет в скопище мокрых куриц!