— Как что? Корочки свои!
— А-а-а!
И Веденин торопливо полез во внутренний карман пиджака, протянул милиционеру затрепанное свое удостоверение. Тот сурово сдвинул брови и посмотрел на них — на одного, на другого. Они сидели, затаясь, глядели на гаишника, словно нашкодившие мальчишки, ждали, что решит…
— Жаль пробивать, товарищ Веденин, — пытаясь сохранить остатки строгости, сказал милиционер. — Можно сказать, история! Но в следующий раз… — И взял под козырек.
— Слышал, что он сказал? — словно мальчишка, радовался Веденин, когда они уже снова мчались по шоссе. — Нет, ты слышал?
И не повторил вслух, а только со значением в смеющихся глазах и раз и другой приподнял палец.
…Они подъехали к горкому, когда к широкой стеклянной двери спешили опаздывающие, и Перчаткин тоже заторопился… Валера протянул ему руку, и тот машинально сунул свою, но водитель задержал директорскую ладонь:
— Это Николай Фадеич сказал: руку ему пожми, — свободной рукой Валера достал из «бардачка» черную кожаную папку, протянул Перчаткину. — Вот за это!.. Когда будешь отдавать, пожми, говорит, крепко!
— Неделю искал! — обрадовался Перчаткин. — Куда, думаю, засунул… как она попала к нему?
— Вот этого не знаю… Знаю, он ее от Эммы Борисовны в подушке прятал… Не опоздаете?
И Перчаткин снова заторопился, быстро выбрался с папкою из машины, бросился было к стеклянной двери, тут же вернулся, хотел, видно, что-то еще спросить у Валеры, но «Волга» уже отъехала, и он стоял, вслед ей протягивал руку…
Только вчера, видно, стихла очередная долгая вьюга, а сегодня под ярким солнцем сверкают сугробы посреди заметенного до подоконников на первых этажах дома отдыха металлургов.
Дворники расчищают дорожки. Громко играет музыка. Спешат одиночки с лыжами на плечах, торопятся парами и веселыми компаниями: судя по всему, нынче выходной…
От коттеджа Ведениных идет по расчищенной дорожке закутанный Максим. С заметным поклоном здоровается со старым дворником, и тот, растроганный вежливостью мальчика, ласково отвечает ему, а Максим, тронутый, в свою очередь, ласкою старика, вдруг возвращается к нему:
— А вы дедушке ничего не хотите передать?..
— Ну как же, как же! — говорит дворник. — Поклон ему передай. Низкий. Скажешь, от Лукьяныча, он знает…
— А еще?
— Передай, чтобы выздоравливал…
— А то-то и то-то?
— Эт ты насчет чего? — не понимает дворник.
— То-то и то-то?
Пожимает плечами дворник. Уходит по тропинке одинокий Максим.
Старик смотрит ему вслед, говорит сочувственно:
— Без полчаса — сиротиночка, и-их ты!..
Спешат лыжники, степенно идут люди солидного возраста без лыж — те, кто прогуливается скорее после пропущенной перед обедом рюмочки…
По аллее недалеко от коттеджа Ведениных прохаживается Нина Павловна. Неторопливо идет и сюда, всем своим видом будто доказывая кому-то, что и она сейчас такая же отдыхающая, как все вокруг…
Но Эмму Борисовну не проведешь.
Пошла было в сторону от коттеджа и вдруг обернулась, узнала, решительно пошла навстречу:
— Что вы здесь делаете?
— О, Эмма Борисовна! — довольно умело изображает радость Нина Павловна. — Во-первых, здравствуйте… А во-вторых… Разве не хочется отдохнуть замотанному секретарю еще больше замотанного и. о. директора?.. Вот и пошла в завком, купила путевку на один день…
В голосе у Нины Павловны слышатся и миролюбие, и бесконечная покорность, но Эмма Борисовна непреклонна:
— Могла бы поверить вам, если бы знала вас хоть чуточку меньше!.. Уж не хотите ли вы сказать, что вовсе не затем тут маячите, чтобы Николай Фадеич увидал вас из окошка и, видите, призвал бы…
— Насколько я понимаю, у него совсем другое окошко… разве нет?.. Из которого нас с вами… вот тут… просто не видно.
— И тем не менее мне придется попросить секретаря парткома поговорить с вами еще и персонально, — строго говорит Эмма Борисовна. — Николай Фадеич отдыхает… и вообще в последнее время, когда его перестали беспокоить, ему стало заметно лучше…
Нина Павловна искренне обрадовалась:
— Правда?!
— Так что не сокращайте ему жизнь, дорогая!..
Неподалеку от них проходит Максим, он, может быть, даже видит их, но у него сейчас вид человека, слишком занятого своими мыслями…
— Николай Фадеич и так отдал заводу больше, чем это вообще для кого-либо возможно, — продолжала отчитывать Нину Павловну Веденина. — А когда под эту якобы общественную марку пытаются получить от него что-то еще и для себя…