— Эмма Борисовна! — и с укором и с явной болью только и говорит Нина Павловна, видно, что это не первый разговор в подобном духе.
— До свидания! — почти торжественно говорит Эмма Борисовна. — Все, что хотела вам сказать, я сказала… И учтите: я только что хотела выйти из дома, но, зная вас, я возвращаюсь!
Эмма Борисовна, высоко подняв голову, направляется обратно к коттеджу.
Нина Павловна, явно потерянная, идет по аллее, оборачивается к коттеджу, но ей сигналят — неподалеку стоит белая «Волга», явно личная, и пожилой человек в ней, конечно же воздыхатель Нины Павловны, распахивает переднюю дверцу: мол, сколько можно — поехали!..
И тут Нина Павловна видит мальчика…
— Максим! — кричит она. — Максим!..
Но мальчик не слышит, он идет себе, как шел, по другой дорожке, и тогда она бежит через разделявшую их полосу глубокого снега, догоняет его, наклоняется, чтобы лучше видеть лицо, присаживается перед ним на корточки:
— Гуляешь?! Ты один?..
— Меня доктор уже выпустил, а дедушку еще никак…
— Ну, ничего!.. Какой ты молодчина! — И она достает из кармана пальто небольшой пакет. — Ты передашь это дедушке?
Глаза у мальчишки загорелись:
— То-то и то-то?
— Да! — соглашается она, торопливо определяя пакет ему за пазуху. — Только одному ему, понимаешь?.. Ты сам раздеваешься?! Только сам, смотри!.. Только сам!
— Это тайна?
— Да-да, конечно, тайна…
— Военная?
— Ну-ну, если хочешь, и военная, а что?.. Большая тайна! И никому это не отдавай, кроме дедушки. Не отдашь?.. И не потеряй, пожалуйста, Максим, миленький, иди сразу!
Мальчишка, исполненный значения наконец-то возложенной на него миссии, уже торопится к дому, а она, чтобы их вдруг, чего доброго, не увидали рядом, снова бросается через снег.
Оборачиваются они одновременно.
— А я тоже люблю — вот так! — кричит ей Максим.
— Как?!
— Ну, вот так в снегу!
И он показывает на горло.
Дома бабушка, оторвавшись от горячего разговора с дочерью, идет к мальчику, но он решительно вырывается:
— Сам!
— Но у тебя руки совсем закоченели!
Он говорит решительно:
— А я вот укушу!
— Зоя?! Слышишь, как он — с бабушкой?.. Раздень в таком случае сама. Это твой сын, в конце концов… Пусть тебя и укусит!
Мальчик пытается вырваться и у матери, но та, подогретая тоном Эммы Борисовны, держит его цепко, тут же снимает шапку, начинает расстегивать пуговицы… Пакет падает, мать и сын быстро наклоняются, но она успевает первая:
— А это еще что?!
Он смотрит на нее с явным превосходством, пожалуй, даже чуть-чуть с презрением:
— Рассексотишь теперь?!
— Откуда ты знаешь такие слова? — удивляется пораженная Зоя.
Он смотрит ей в глаза, говорит твердо и с явным вызовом:
— А я все про тебя знаю!
И она глядит на него с невольным уважением: может, узнает в нем своего отца — деда Максима?..
К ним приближается Эмма Борисовна, но Зоя уже открывает дверь в комнату, где лежит Веденин, подталкивает в нее Максима:
— Отдай быстренько!
— Зоя, почему он побежал в валенках?
Эмма Борисовна пытается заглянуть в комнату, но Зоя уже прикрыла дверь, уже прислонилась к ней спиной.
— Ничего, мама. Ничего.
Приемная директора завода. На составленных в длинный ряд стульях скучают в ожидании своего часа многочисленные посетители.
Из дверей кабинета директора выходит Нина Павловна.
— Товарищи, Александр Максимыч просил извинить его, но совещание затягивается, и нынче он никого не примет.
Все встают, все идут к ее столу, в приемной разом становится шумно:
— Ну как же так — столько ждать, и вот!..
— Безобразие, конечно!
— Форменное!
— Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что это не прихоть?! — громко спрашивает Нина Павловна, и все вдруг смолкают: столько неожиданной власти слышится в ее голосе, настолько повелителен сейчас каждый жест, настолько решителен и даже как будто величав сейчас весь ее облик. — Через три дня у нас надвижка домны, событие, как понимаете, исключительное не только для нашего города, не только для Сибири, — уникальное в мировой практике!.. И у товарищей из министерства много вопросов к нам, это естественно.
И все начинают покорно расходиться, а Нина Павловна, гордо выпрямившись, все еще стоит, словно продолжая выпроваживать посетителей одним своим взглядом, и, может быть, именно поэтому излишне официально обращается к только что вошедшей Зое:
— Что у вас, Зоя Николаевна?
— У меня записка, — едва заметно усмехнувшись, говорит Зоя. — От отца.