Веденин, которого поддерживали Зоя и Ступин, слегка наклонился к внуку, не без удивления спросил:
— Зачем тебе деньги?
Захлебываясь от возбуждения, Максим тянул руку к толпе, которая суетилась у самой полосы надвижки.
Там ребята-монтажники подкладывали под ролики, по которым скользила печь, медные и серебряные монетки, потом выхватывали их уже с другой стороны роликов, уже совершенно расплющенные, овальные…
Дед растерянно похлопал себя по карманам, но его выручил Ступин. Протянул мальчишке металлический рубль.
Вдвоем шагнули поближе к роликам. Страхуя мальчишку, Ступин подождал, пока расплющится рубль.
Максим бросился к деду, разжал кулак:
— А, деда?! А?!
Снова зажал раскатанный рубль и сунул кулачок под пальтишко.
Полосухин и Перчаткин одевались около вешалки в небольшой прихожей банкетного зала в доме отдыха металлургов.
На миг приоткрылась дверь в зал, в прихожую вышел Брагин.
— Значит, все-таки решили побеспокоить Николая Фадеича?
— Пожалуй, это нехорошо с моей стороны, если бы не сделал попытки повидаться с ним, — сказал Полосухин. — Можно — можно, а нет — нет, но побывать рядом и хотя бы не справиться о здоровье… Мало ли что когда-то…
— Кто старое помянет, — примирительно развел руками Перчаткин.
— Слушай, а что это на тебе пальтишко продувное какое-то, — и Брагин озабоченно и дружелюбно потрогал и рукав, и плечо. — Надо будет сказать Маше, чтобы она за тобой приглядывала… Не простудишься?
И Перчаткин, хоть он ничего не понимал, тоже ненароком коснулся плеча Брагина:
— Побудь пока с ребятами… Побудь.
Вдвоем Перчаткин и Полосухин шли по той самой аллее, по которой прогуливались обычно Веденин с Райхом и Максим с лошадью.
— Мое дело сообщить тебе, дружище, что в министерстве имеют виды на тебя, — расслабленно говорил Перчаткину Полосухин. — А решать, естественно, это уж твое дело… Одно могу сказать: сейчас, пожалуй, самое время… Имею в виду: решать.
Потом они стояли у веденинского коттеджа, и Перчаткин старательно нажимал на кнопку звонка…
Вышла Эмма Борисовна, довольно удачно изобразила и удивление, и радость, но приглашать их не стала:
— Поймите, Вячеслав Дмитрич, режим есть режим…
— Да-да, конечно, здоровье — прежде всего…
— И потом, он сейчас просто-напросто спит.
— Передайте, когда он проснется, и нижайший поклон… от одного из учеников. И самые добрые слова.
— Непременно передам! — держалась она, как в лучшие свои времена. — Непременно!
Веденин и в самом деле спал.
Спал на полушубках и ватниках, брошенных на широкую скамейку в тепляке у монтажников. В ногах у него с кружкой чая в руке сидел Виктор Карлович.
На такой же скамейке у противоположной стены сладко посапывал Максим, сжимавший в кулаке свой расплющенный металлический рубль, и около него, тоже с чайком в руках, сидела Зоя, а за столом, на котором стоял «артельный» алюминиевый чайник, расположились Нина Павловна, Ступин и Васильев — даже здесь, в наполненном жаром от раскаленного «козла» вагончике, он не снял своего спрятанного под брезентовым плащом кожуха, а только расстегнул пуговицы.
— Ты как цыган! — сказал ему, трогая полу кожуха, сидевший рядом Ступин. — Холод ли, жара ли….
— А я и есть цыган! — рассмеялся Васильев. — Разве нет?.. На Кольском я был на монтаже, в Норильске был… в Джезказгане. В Караганде. В Петропавловске…
— В Казахстане?
— Нет, на Камчатке.
— И я — цыган! — задумчиво и печально сказал Райх.
— Вы-то почему? — усмехнулся Васильев.
— Когда мне было два года… всего два!.. отец увез меня из Германии в Соединенные Штаты. Из Вестфалии в Западную Вирджинию… А когда мне было десять, мы приехали в Сибирь. Отец мой один из первых записался тогда в АИК — автономная индустриальная колония… она так и называлась «Кузбасс», вы слышали?..
— Так вы, выходит, американец? — чему-то обрадовался Васильев.
Старый врач печально сказал:
— Я — цыган!.. Я потом всегда — вслед за ним.
И глянул на спящего Веденина, и всем вдруг стало понятно, отчего Райх так грустно об этом говорит…
Вошли с ног до головы облепленные снегом Петр Игнатьич и молодой монтажник, совсем мальчишка, стали отряхиваться, и старик сказал чуть ли не в сердцах:
— Ума не дам, что оно творится!
Хорошо знавший своего бригадира Васильев заранее усмехнулся:
— Чем нас хочешь порадовать?
— Идет, ты понимаешь, и идет!.. Что ты с ней будешь делать?!