Зимней метельной ночью тихо умерла мама — не проснулась поутру. Рашид стоял и молча смотрел на нее, а я снова ревел навзрыд, забыв о том, что мужчины не плачут.
Мы схоронили маму на ручьевой излучине, потом вернулись в дом и долго сидели за столом, не глядя друг на друга и не разговаривая. Я пытался понять, что же нам теперь делать, но понять мне не удавалось.
— Будем жить, как жили, брат, — решил наконец Рашид.
Про сыновей Пахадыра он больше мне не напоминал. И вообще, разговаривать мы с этого дня стали гораздо реже, чем прежде. Весной, едва стаял снег, я оседлал гнедую, она была покладистее и смирнее, чем серая в яблоках. Под седло пошла шкура крысьего волка, которого неделей раньше убил Рашид. Он теперь охотиться предпочитал на востоке и говорил, что на лошади ему не страшен никакой зверь.
Я вскочил на спину гнедой и, подбадривая ее пятками, двинулся на север. К полудню я достиг лесной опушки, дальше начинались развалины города и гиблые земли. Я обогнул их с востока, заночевал в редколесье и наутро отправился дальше. К трем пополудни с вершины невысокого с пологими склонами холма я увидел вдалеке поселение православных.
Привязав гнедую к дереву, я дальше пошел пешком. Неподалеку от поселения забрался на верхушку высоченной сосны. Долго неотрывно смотрел вниз, на три десятка тянущихся двумя линиями домов. На кажущихся с моего места крошечными людей, на раскинувшееся вокруг поле. Не знаю, было ли это поселение тем самым, из которого приходил к нам мой дед, или другим. Так или иначе, пока я глядел на него, у меня мучительно давило в груди и было скверно и горестно оттого, что я изгой и сын изгоев, которому не нашлось в жизни места.
Когда начало темнеть, я спустился на землю и медленно побрел туда, где оставил лошадь. Забрался в седло и двинулся обратно на юг.
Вернуться, навязчиво думал я по пути. Вернуться к людям. Оставить этого человека, который по какому-то недоразумению мой брат. Мы росли вместе, но что с того. Он чужой мне, у таких, как он, на уме лишь убийство и воровство, правильно сказал тогда дед.
Я злился на себя, я едва не рычал от злости. Ближе брата у меня теперь никого не было. Я гнал от себя подлые, предательские мысли, но они настойчиво возвращались и не желали уходить. Вернувшись, я не застал дома брата. Он появился под утро, когда я еще спал. Растолкал меня и потащил за собой во двор.
— Смотри!
Рашид вскинул к плечу длинную палку, в следующий миг раздался грохот, обломилась и повалилась на землю верхушка молодой сосны.
Я шарахнулся: у брата в руках была винтовка, точно такая, что мы видели на картинках в растрепанной книжке.
— Откуда это? — ошеломленно спросил я.
— С подземного склада. Я нашел его, — обрадованно объяснил Рашид. — Это в двух сутках пути на восток. Места там гиблые, не хоженные с самой войны. Так вот: под землей сотни, тысячи винтовок, патроны к ним в коробках и ящиках. И еще много всего. Держи. — Брат протянул мне винтовку. — Это тебе, я захватил с собой еще несколько. Стрелять очень просто, смотри: патроны загоняешь сюда…
— А зачем? — прервал я его. — В кого нам стрелять?
Несколько мгновений Рашид недоуменно смотрел на меня. Затем сказал:
— Завтра я поеду на юг и сочтусь с сыновьями Пахадыра. Если удастся, заберу у них женщин. А если нет, женщин мы найдем позже, у православных. С оружием мы возьмем, каких захотим. И вообще все, что захотим.
— Все, что захотим, — механически повторил я. — Знаешь, когда ты пальнул, мне показалось, что следующей пулей ты застрелишь меня.
Рашид раскатисто засмеялся.
— Шутник, — сказал он. — Надо же такое придумать.
— Я всерьез.
Лицо его вдруг стало будто бы каменным. Уголки губ поползли вниз, брови сдвинулись и едва не срослись вместе.
— Олег, — медленно проговорил он. — Ты сейчас сказал плохие слова. Ты мой брат, единственный. Запомни: что бы ни случилось, я никогда не подниму на тебя руку. Клянусь в том памятью отца с матерью. Ты понял?
Я кивнул и почувствовал, что краснею от стыда.
— Прости, — сказал я.
— Пожалуйста, никогда так больше не говори. Ты поможешь мне с сыновьями Пахадыра?
— Нет, — отрезал я. — Не желаю никого убивать.
— Хорошо, брат. — Рашид улыбнулся, шагнул ко мне и обнял за плечи. — Я знал, что ты не пойдешь со мной, и спросил лишь на всякий случай. Ничего, я управлюсь сам.
Наутро, забрав обеих лошадей, брат ушел. Его не было долгие двенадцать дней. Все это время я безвылазно просидел дома, выбираясь наружу, лишь чтобы поупражняться в стрельбе из винтовки. Мне было тревожно, и я сам не знал, за брата ли я тревожусь или за то, что будет, когда он появится вновь. А еще не давал мне покоя подземный склад, к которому Рашид, единственный, знал дорогу.