Он вернулся на исходе двенадцатого дня. Во дворе ржанула лошадь, и я вышел на крыльцо встречать. Брат, улыбаясь, шагал от конюшни ко мне.
— Что с сыновьями Пахадыра? — спросил я.
Рашид нетерпеливо махнул рукой.
— Сыновья Пахадыра подождут, это теперь не главное, — выпалил он и, обогнув меня на крыльце, вбежал в дом. Я растерянно постоял на пороге, затем переступил через него вслед за братом. От удивления застыл в дверях. Рашид сбросил с себя рубаху и сейчас стоял передо мной в темно-красной черкеске, про которую отец говорил, что правоверный надевает ее, только когда случается очень важное событие в его жизни.
— Я разговаривал с людьми, брат, — сказал Рашид, глядя мне в глаза. — А потом с муллой. Помнишь, что плел тот старик? Он врал, я тогда знал, что он врет, только не знал почему. Так вот: все не так, брат, совершенно не так. Правоверных всегда было мало, до войны их было мало, а после почти совсем не осталось. А неверных много, и они всегда брали себе лучшие земли, лучшие дома, одежду, женщин и скот. Они всегда ненавидели нас.
— «Нас»? — переспросил я.
— Нас. Помнишь, что сказал отец? Настанет время, и нам предстоит выбрать, кто мы. Время настало. Там, на юге, живут настоящие мужчины. Их мало, и у них почти нет оружия. А у нас есть, много. Мы станем большими людьми, брат, мы с тобой дадим правоверным оружие и возглавим их. Мы придем на землю, которую у нас отняли, истребим неверных и заберем их женщин себе. И все остальное заберем тоже.
Он замолчал. Я смотрел на него и думал о том, что он мой брат. Рожденный в один день со мной, сильный, преданный и верный. И еще я думал о том, что люблю его.
Я сорвал с плеча винтовку и выстрелил ему в голову.