Аист — молчаливая птица. Но когда у него хорошее настроение, откинет голову назад и начнёт громко стучать клювом,
будто кто палкой по забору ведёт,
будто сторож свою трещотку вертит,
будто участник художественной самодеятельности на ложках играет.
А вы видали, как аист учит птенцов летать? Замечательное зрелище! По определённому звуковому сигналу молодые аистята один за другим бегут против ветра и машут крыльями. Старый аист стоит в стороне, как командир. Если каком-нибудь аистёнок не желает бежать или выходит из строя, то папа аист ударами клюва даёт встрёпку неслуху. Конечно, драться нехорошо, лучше бы поставить озорника и угол, но, судите сами, откуда в чистом поле возьмётся этот самый угол?
В сравнении с аистами синицы совсем крохотные пичужки. Весной и летом они живут в лесах, а когда с деревьев опадает листва, перебираются поближе к жилищам человека, где им легче найти корм.
Зимой я жил в городе на одной из оживлённых улиц. Моя квартира находилась на четвёртом этаже. Как-то я заметил, что вывешенный за окно бумажный пакет с колбасой и сыром порван во многих местах. Я достал пакет, тщательно осмотрел ею и увидел, что из ломтиков колбасы вытащен весь жир. А на другой день обнаружил и воришек. Они были великолепны: шапочка и хвост чёрные, спина оливковая, грудь и брюшко ярко-жёлтые с чёрной полосой от шеи до хвоста, щёки белоснежные.
Стал я им давать корм — покупал сливочный маргарин и вывешивал его за форточку в авоське. Чтобы не мешать друг другу, синицы клевали маргарин по очереди, поторапливая медлительных хлопаньем крылышек и сердитым попискиванием.
Синицы очень любопытны. Я брал спичечную коробку и ставил её на подоконник; птички разламывали её, чтобы посмотреть, что там внутри.
Так всю зиму прилетали синицы к моему окну, а весной, когда потеплело, они спели мне весёлую песню, словно благодарили за внимание к ним, и улетели в леса и сады.
Приближалось лето… Я жил у моря на даче, окружённой со всех сторон акациями. Море волновалось днём и ночью. Сначала мне трудно было привыкнуть к его спокойному ровному гулу. Но прошло время, и рокот волн стал восприниматься мною как глубокая тишина. Часто я даже напрягал слух — не мог понять, шумит море или нет.
Однажды утром я услышал под окном громкий, отчаянный писк. Выглянул на улицу и увидал на песчаной дорожке беспомощного воробьиного птенца, выпавшего из гнезда. Я принёс его в дом, положил в корзиночку с ватой. На ручку корзинки набросил платок и поставил получившийся шалашик на подоконник. Птенец затих. Наверное, ему понравилось новое жильё. Однако через некоторое время он стал громко пищать, широко открывая рот и вертя во все стороны головой. Птенец требовал обеда. Я бросился ловить мух. Это получалось у меня не очень ловко. Птенец проглатывал корм, требовал нового и с укоризной смотрел на меня: тоже, мол, воробей называется — не может накормить ребёнка. Не мог же я ему объяснить, что я вовсе не воробей. К концу дня я убедился, что забот теперь у меня будет предостаточно.
Утром, проснувшись, я прежде всего смотрел, есть ли в комнате мухи. К концу первой недели я выбился из сил. С раннего утра и до вечера птенец требовал одно и то же — есть, есть, есть!
«Бедные родители, — думал я, подкрадываясь к очередной мухе, — сколько же им надо работать, чтобы прокормить пяток таких сорванцов?»
Потом я додумался вымачивать в молоке мякоть белой булки и пихать её в рот воробью. Такая пища вполне его устраивала, и я избавился от необходимости ловить мух.
Шло время. Воробушек покрылся перьями и стал выходить из своего гнезда: то сядет на край корзиночки, то попрыгает на подоконнике. А на акациях сидели старые воробьи и с любопытством следили за нами.
— Воробей живёт с человеком? Подозрительно!
Постепенно мой воробушек осмелел, стал вылетать в окно, садился на дерево, а потом возвращался ко мне. Первое время уличные воробьи гнали его из своей компании. И когда я ходил в рыбацкий посёлок за продуктами, то Красный Сапожок сидел у меня на голове или на плече. Красным Сапожком я назвал своего выкормыша не случайно — чтобы не спутать его с другими воробьями, обмотал ему одну лапку красной ниткой — получился красный сапожок.
Всё чаще стал отлучаться из дому воробей, но ночевать по-прежнему возвращался в свою корзину. А ближе к осени стал прилетать только на кормёжку. Я отлучался на несколько дней, но каждый раз, вернувшись, мог наблюдать, как Красный Сапожок стучится в окно, требуя, чтобы его впустили в дом.