Никита осторожно перебрался на это место и боязливо взглянул на девушку — она откинулась на спинку сиденья и тяжело дышала.
— Вам плохо? — начал он разговор, пытаясь убедить себя, что всё ему привиделось в стрессовой ситуации, и девушка тут ни при чём, а люди на рынке действительно находились далеко от эпицентра взрыва.
— Скоро пройдёт, — улыбнулась она уголками губ.
— Что это было?
— Теракт, — ответила она и отвернулась к окну, — я не знаю, зачем люди это делают. Почему им нравится убивать.
— Это вы нас спасли, да? — серьёзно спросил Никита, решив, что даже если ему всё привиделось, то в такой ситуации можно показаться и слегка сумасшедшим.
— Вы видели и помните, да? — ответила она вопросом на вопрос.
— Да. Но это невозможно!
— Вот поэтому я и не хочу, чтобы вы помнили.
— Я это забуду?
— Не знаю. Я решила, что стоит дать вам шанс знать правду. Но как показывает практика, ничего хорошего из этого не выходит. Если всё снова пойдёт не так, то вы — вы все, это забудете.
Никита снял шапку и потёр лоб. Переживания о том, что он чуть было не погиб в чудовищных обстоятельствах отошли на второй план, и теперь ему хотелось как можно больше узнать о своей спасительнице.
Девушка снова прикрыла глаза и тоже сняла шапку: по лбу струился пот, а лицо её стало болезненно бледным.
— Вы только не умирайте, ладно? — сказал полную глупость Никита и вздохнул.
— Не умру. Но мне нужно скорее попасть домой, — ответила девушка.
На следующей остановке она собралась выходить, и Никита не смог не проводить её. Всю дорогу она молчала, не проронив ни слова.
Никита довёл её до двери частного дома и нажал на звонок, поскольку девушка уже почти теряла сознание.
На пороге появилась женщина.
— Опять приступ? — заохала она. — Где вы её нашли? — обратилась она к Никите.
— В автобусе.
— Она болеет. Но это не заразно, — сказала видимо уже дежурную фразу женщина.
— Нет-нет, — возразил Никита, помогая девушке войти, — она не больна. Она нас спасла. Всех! — не унимался он.
— Помнишь, значит. Это плохо, — сменила свой тон женщина на более ровный и неэмоциональный.
— Кто вы? — спросил Никита, окинув взглядом женщину, и оказавшуюся уже усаженной в уютной кресло, девушку.
— Мы не отсюда. И мы хотим помочь. Но каждый раз, как мы раскрываем себя, вы пытаетесь доказать, что нас нет или мы лжём, или того пуще — сделать из нас подопытных. Я не знаю, стоит ли вообще продолжать всё это… Но Сирта в вас почему-то верит.
— С ней всё будет в порядке? — заволновался Никита.
— Изменять события и спасать кого-то — это непростая работа, она отнимает много сил. Но скоро Сирта придёт в норму.
Парень понимающе закивал, не сводявзгляда с Сирты…
— Этот мир не сошёл с ума, как предыдущий. Но кто они такие?
— Как и я.
— Пришельцы? С другой планеты? Галактики? Из иного мира?
— Не это важно, брат.
— Просто интересно. Они помогают, спасают и вроде бы хотят, чтоб люди это знали, но люди…
— Люди не хотят это знать. Люди думают, что они?..
— Венец творения. Всё верно, братец. Этот мир в точности такой, как наш. Жаль. А почему ты не показываешь мне миры совершенно иные? Те, которые полностью отличаются от нашего?
— А какой тебе от них прок? Да и выдержит ли твоя психика что-то совершенно иное? Миры, где нельзя будет задействовать твои органы чувств; миры, где другое понимание процессов и самой жизни?
— Эээ. Возможно, ты прав.
— Теперь домой?
— Нет. Покажи мир, в котором всё хорошо. Очень похожий на наш, но без этих набивших оскомину проблем, которые человечество никак не может решить.
— Как скажешь, брат. Как скажешь. Идём.
Лекс сидел на прогретом солнцем камне и всматривался вдаль: в оранжево-багряное закатное небо, в уходящие вниз по оврагу верхушки тёмных елей, в размытое пятно озера слева от холма.
— О чём грустишь? — спросила подсевшая рядом Лисс.
— Разве я выгляжу грустным? — перевёл на неё свой взгляд Лекс, и его жгуче-зелёные глаза подозрительно прищурились.
— Не знаю, — прытко спрыгнула с камня Лисс, — но сейчас нам точно не о чем грустить. Всё в прошлом, — неторопливо уходя, она обернулась, — идём. Наши уже в сборе.
— Идём, — закивал Лекс.
Все действительно уже собрались на поляне и вели дружескую беседу.
— Приветствую, друзья! — начал Лекс, — сегодня у нас есть одно очень важное событие и за ним, как вы понимаете, последует другое не менее важное.
Собравшиеся догадывались о чём речь.
— Дедушка Робин завтра покинет нас. Это печальное событие и большая потеря для нас. Но его уход даст нам возможность впустить в наш мир новорожденное существо, — рассудительно говорил Лекс, и всё вече кивало в такт его словам.
— Давайте, не будем терять время зря, — уже более импульсивно подхватила речь Лисс, — дедушка Робин хочет проститься с каждым и для каждого у него найдутся слова. Он помнит этот мир ещё таким, каким он был до Великого света.
— Да-да, — продолжил бойкий Ярис, в два прыжка оказавшийся рядом с Лисс, — мир, в котором сильный убивал слабого; мир, в котором питание было связано обязательно со смертью; мир, в котором не было справедливости, любви и гармонии.
Компания, которая именовала себя «вече» зашумела. Друг за другом выходили желающие высказаться.
Когда отблески заката окончательно растаяли на тёмно-синем небе, собрание было завершено и каждый удалился по своим делам.
Лекс почти бесшумно двигался по сумеречному лесу и только изредка треск сучков выдавал его. Почти у самого дома, он ловко взобрался на дерево и снова уставился в уже потемневшее небо с проблесками первых звёзд.
— Эх, — вдохнул он вечерний аромат, — хорошо то как! И пусть сейчас не рождаются новые, пока кто-нибудь не умрёт. Зато мы питаемся солнечным светом и живём по пятьсот-шестьсот лет, а то и больше, и точно знаем, когда умрём. Нет болезней, нет боли, нет несчастных случаев. Есть только гармония и мир. Мы заботимся друг о друге и об этой планете. Мы любим, дружим и совершенствуемся…
Просидев так с полчаса, Лекс спустился вниз и решил, что хочет именно сейчас повидаться с дедушкой Робином.
Дойдя до его дома, он осторожно просунул голову в дверной проём.
— Входи, Лекс, — бодро, не по-стариковски проговорил Робин.
— Пришёл попрощаться, — немного сконфужено присел рядом Лекс.
— Не переживай, души бессмертны, и мы обязательно встретимся, — улыбнулся дед.
В дверном проёме снова замелькала чья-то голова — это была Лисс.