– Он просил меня об этом, батюшка, – сказал он отцу Янаросу, удивленно смотревшему на него. – Чувствовал смерть. Отдай, говорит, это учителю.
Солдат нагнулся, поцеловал мертвеца и, яростно подхватив винтовку, с громким воплем помчался вверх по склону.
Васос, солдат, захватил в плен партизана. Он всадил ему нож в спину и опрокинул на землю, сам упал на него сверху; завязалась борьба. Васос расстегнул ремень и связал ему руки. Закончился бой партизаны снова ушли в горы, солдаты стали спускаться вниз, к казармам. Трудовой день закончился.
Возбужденный увиденной за день кровью, еще не пришедший в себя после пережитого ужаса, Васос яростно колотил раненого партизана прикладом, плевал ему в лицо, поливал бранью и вёл вниз.
Сладостная тень пала на мир. Целый день – адский зной, а теперь повеяло прохладой, и земля стала оживать. У партизана из ран текла кровь. У него соскочил где-то с ноги ботинок, и из разбитой ноги тоже стала сочиться кровь. Устал Васос бить партизана прикладом, схватил его за руку и усадил на землю. Солдаты ушли вперед, наверное, уже подошли к казармам.
– Я здесь передохну минутку, а ты сиди и не шевелись. Пошевелишься – убью, сволочь! – сказал он.
Присел Васос на корточки у скалы, достал из ранца кусок черствого хлеба, принялся жевать – он был голоден. Затем достал фляжку, поднес ее ко рту – хотел пить. Раненый партизан жадно смотрел на фляжку. До этого он звука не проронил, а тут не выдержал.
– Будь человеком, – попросил он, – дай и мне глоток, умираю от жажды.
Васос посмотрел на него – словно впервые видел: безусый мальчишка, некрасивый, острая, как у шакала, мордочка, маленькие глаза полны страха; посмотрел на связанные руки – все в мозолях; патронташ его, скрещивающийся на груди, пуст – наверное, все патроны израсходовал; винтовку Васос отобрал еще раньше, и она висела у него через плечо рядом с собственной.
– Будь человеком, – повторил юноша, – дай и мне глоток, один только глоток. Пить хочу.
Васос засмеялся.
– Предатель, продал Грецию, а теперь воды у меня просишь? Подыхай! – сказал он и снова прильнул к фляжке, а потом поболтал ею, хохоча, перед умиравшим от жажды партизаном.
– Разве у тебя нет матери, – проговорил тот жалобно, – нет у тебя братьев, разве ты не человек?
– Молчать! Я-то человек, а ты – собака.
Он схватил камень и бросил ему:
– Вот тебе кость, грызи!
Сжал юноша зубы, замолчал.
Васос прислонился к стене, снял ботинки: ноги у него горели, теперь ему стало легче; посмотрел вниз на деревню. Из домов доносились голоса и рыдания: оплакивали убитых. Meж двух скал сияла радостным, прохладным светом Вечерняя звезда.
Повернулся Васос к юноше, толкнул его босой ногой. Взбрело ему в голову позабавиться – глаза у него смеялись.
– Эй ты, большевик, полай! Ты ведь собака. Полай, а я дам тебе глоток воды.
Юноша вздрогнул, посмотрел вытаращенными глазами на смеющегося солдата.
– Ну, давай! – кричал ему тот.
У пленника перехватило дыхание, он вдруг почувствовал рану в спине, боль стала еще мучительней.
– Гав! Гав! – со смехом залаял Насос. – Гав! Гав! – и вот те фляжка. Ну, давай, лай!
– Стыдно, – прошептал юноша.
– Ну, тогда издохнешь без воды! У тебя есть мать?
Юноша задрожал, в глазах у него потемнело, он вытянул шею, посмотрел вдаль, увидел далеко-далеко отсюда, в деревне, где он родился, где мать, – и залаял, глухо, измученно, как собака, которую бьют. Он лаял и лаял, и не мог остановиться. Лай его эхом разносился в горах. Внизу, в деревне, ему ответили собаки, поднялся дики вой.
Сердце у Васоса сжалось, смех оборвался: такой боли, такого лая он никогда не слышал. Он вскочил, зажал ладонью рот партизан
– Молчи! – взревел он. – Слышишь, замолчи!
Схватил фляжку, поднес ее к запекшимся губам юноши.
– Пей!
Юноша жадно закусил горлышко фляги, пил и пил, оживая, но слезы все еще текли по щекам.
– Хватит! – прервал солдат и вырвал у него из зубов фляжку. Посмотрел на пленника, и на мгновение шевельнулась в нем жалость.
– Пристыдил я тебя? – Спросил Васос сочувственно.
– У моей матери нет больше детей, один я, – ответит тот.
Оба помолчали. Васос почувствовал странную тяжесть на сердце
– Ты кто? – спросил он. – Руки у тебя все в мозолях. Ты чем занимаешься?
– Рабочий.
– А почему ты взялся за оружие? В чем провинилась перед тобой Греция?
Васос говорил и снова его разбирал гнев.
– В чем провинилась перед тобой Греция? В чем провинилась перед тобой религия? Почему? Почему? – кричал он, придвинув лицо к лицу партизана.