– Милорд, – сказал архиепископ, – простите меня, но я говорил вообще. То, что я сказал, не относится к вашему поместью. Я прекрасно знаю это, но в целом, дело обстоит так, как я сказал.
– Наша семья, – продолжал лорд Стендиш, – управляет этими землями почти десять столетий. И, как управляющие страной, мы принимаем на себя безусловную ответственность…
– Простите, но я не имел в виду ваш дом. Я могу продолжать?
– Сожалею, что прервал вас, но я обязан был разяснить, что в Стендиш Хаузе никто не голодает.
– Я понял, – сказал архиепископ. – Вернемся к тому, о чем я говорил. Я считаю, что великий груз зла, который лег на наши плечи, работал против любого прогресса. Так было всегда: в древние времена люди изобрели колесо, сделали глиняную посуду, приручили животных, окультурили растения, стали добывать руду. Но после этих первичных начинаний мало что было сделано. Было время – если верить истории – когда появлялись искры надежды. Такая искра зажглась в Греции, но Греция сошла на нет. Казалось, что Рим представляет определенную величину и что-то обещает, но и Рим превратился в пыль. Казалось, что теперь, в двадцатом веке, должны быть какие-то признаки прогресса. Лучшие повозки, лучшие дороги, лучшие плуги и лучшее понимание, как использовать землю, лучшие способы постройки домов, чтобы крестьяне не жили больше в скверных хижинах, лучшие корабли. Иной раз я размышлял над альтернативной историей, над дублем нашего мира, где зло не существует. Мир, где столетия прогресса открыли возможности, о корых мы даже не можем гадать. Это мог быть наш мир, наш двадцатый век. Но это всего лишь мечта, конечно. Мы знаем, что где-то на западе, через Атлантику, есть новые земли, как говорят, пустынные. Моряки с юга Британии и с западных берегов Гала ходят туда ловить треску, но немногие, потому что мало достаточно надежных кораблей. А может, и нет большого желания, потому что нам не достает предприимчивости. Мы порабощены злом и такими останемся, пока не сделаем что-нибудь с этим злом. Наше общество больно недостатком прогресса и многого другого. Я часто думаю, что зло питается нашей нищетой, становится от нее сильнее и, чтобы обеспечить себя хорошей пищей, делает все, чтобы эта нищета продолжалась. Мне кажется также, что это великое зло не всегда было с нами. В прежние дни люди шли к некоторому прогрессу, создавая те немногие вещи, которые делали даже такое бедное общество, как наше, теперь возможным. Было время, когда человек работал ради более безопасной и удобной жизни, и это показывает, что он не был придавлен злом, от которого мы страдаем, или, по крайней мере, не так сильно придавлен. Возникает вопрос: откуда же пришло зло? Конечно, сейчас мы не можем ответить. Но одно, помоему, ясно: зло остановило нас на нашем пути. То немногое, что у нас есть, мы унаследовали от наших далеких предков, чуточку от греков, самую малость от Рима. Когда я читаю нашу историю, мне кажется, я замечаю обдуманное намерение зла отстранить нас от развития и прогресса. В конце одиннадцатого века наш святой отец Урбан предпринял крестовый поход против язычников, подвергавших гонениям христиан и осквернявших святыни Иерусалима. Великое множество людей собралось под знаменами креста, и, дай им время, они, без сомнения, пробили бы дорогу в Новый Свет и освободили бы Иерусалим. Но этого не случилось, потому что как раз в это время зло напало на Македонию, а позже распространилось на центральную европу, опустошив ее, создало панику среди участников крестового похода и блокировало их путь. Крестовый поход окончился, не начавшись, и другие не предпринимались, поскольку понадобились столетия, чтобы выйти из хаоса, причиненного этим нападением зла. Из-за этого даже в наши дни святая земля, наша по праву, все еще в руках язычников.
Он смахнул слезы, катившиеся по его полным щекам. Когда он снова заговорил, в его голосе слышалось подавленное рыдание.
– С провалом крестового похода, хотя дальнейшие исследования показывали, что это было не по нашей вине, мы лишились последней надежды найти какое-нибудь свидетельство подлинности Иисуса, какое, возможно, еще существовало в те времена, но теперь, без сомнения, изчезло и недостижимо для смерного. Из всего тебе, конечно, ясно, почему мы придаем столь большое значение манускрипту, найденному в этих стенах.
– Время от времени, – заметил лорд, – возникали слухи о крестовых походах.
– Это правда, – ответил его преосвященство, – но никогда ничего не получалось. Сфера действия зла распространялась, и злоба, о которой писали наши историки, вытеснила из нас мужество. Вырвавшись из круга зла, люди скучивались на своих акрах, неся в себе несказанный страх, и, может быть, такая напряженность вновь призывала зло во всей его ярости. Зло снова возникло на Иберийском полуострове и все наши планы были заброшены и забыты, так как полуостров был опустошен и в страну вполз ужас. Два таких свидетельства не могут не вызвать мысли, что зло действительно держит нас на одном и том же уровне, в нищите, чтобы иметь возможность питаться и расти за счет нашей нищеты. Мы – скот зла, мы пасемся на наших пастбищах и предлагаем злу нашу нищету, когда оно в ней нуждается.
Архиепископ вытер лицо.
– Я думаю об этом ночами, пока не усну. Меня это мучит. Мне кажется, что свет ушел от нас и мы погружаемся в древнюю тьму. Мне кажется, что это конец всему.
– Вы высказывали кому-нибудь эти свои мнения? – Спросил лорд Стендиш.
– Не многим, – ответил архиепископ. – Их это не интересует. Им плевать на то, что я говорю.
В дверь тихо постучали.
– Да, – отозвался хозяин. – Кто там?
– Это я, – послышался ответ Уэлса. – Я подумал, что, может быть, бренди…
– Да, действительно, – воскликнул архиепископ. Он оживился. – Немного бренди было бы неплохо. У вас чудный бренди. Куда лучше, чем в аббатстве.
– Завтра утром, – сквозь зубы сказал лорд, – я пришлю вам бочонок бренди.
– Черезвычайно любезно с вашей стороны, – сладко отозвался архиепископ.
– Давай сюда, – приказал лорд Уэлсу.
Старик принес поднос со стаканчиками и бутылкой. Осторожно передвигаясь в своих ковровых шлепанцах, он разлил бренди и вручил всем по стаканчику.
Когда он вышел, архиепископ откинулся на спинку кресла и посмотрел бренди на свет.
– Замечательно! – Проговорил он. – Какой чудесный свет!
– Какой отряд вы предполагаете? – Обратился Дункан к отцу.
– Ты намерен идти?
– Собираюсь.
– Так и должно быть, – поддержал архиепископ. – Риск – в высокой традиции вашей семьи и этого дома.
– Традиции, – резко возразил отец, – тут ни при чем.
Он обернулся к сыну.
– Я полагаю, человек двенадцать.
– Слишком много, – ответил Дункан.
– Вожможно. А по-твоему, сколько?
– Два. Я и Конрад.
Архиепископ подавился бренди и выпрямился.
– Двое? А кто этот Конрад?
– Конрад, – ответил отец Дункана, – амбарный рабочий. И он умеет обращаться со свиньями.
– Я не понимаю.
– Конрад и мой сын – друзья с детства. Когда Дункан ходит на охоту или рыбалку, он берет с собой Конрада.
– Он хорошо знает леса, – добавил Дункан. – Он всю жизнь ходит по ним. Когда у него есть время, а это иной раз бывает, поскольку он не перегружен обязанностями, он всегда уходит в лес.
– Мне кажется, – заметил архиепископ, – что хождение по лесам не требует высокой квалификации.
– Может пригодиться, – возразил Дункан. – Мы ведь пойдем по диким местам.
– Этот Конрад, – пояснил отец, – силный парень семи футов ростом и почти двадцать стоунов весом. Быстрый, как кошка. Полуживотное. Он предан Дункану, готов умереть за него, я в этом уверен. Он носит дубину, здоровую дубину.
– Дубину! – Простонал архиепископ.
– Он ловко управляется с ней, – сказал Дункан. – Если он выступит с ней против десятка меченосцев, я поставлю на Конрада и его дубину.