– Твой черед, – повернулся Седых к Колокольцеву. Того бил озноб.
– Отставить! – сдерживая досаду, отвернулся капитан. – Пойду я.
– Нет! – Валерий сумел справиться с собой. – Второй разряд у меня. Клянусь подняться или умереть молча.
«Молодец!» – мысленно похвалил капитан и помог Колокольцеву закрепить на поясе канат.
Рядовому повезло еще меньше, чем лейтенанту. Не прошло и пяти минут, как он, оступившись, сорвался вниз. Клятву выполнил – умер молча.
Подойдя к телу, Седых заметил, что во рту Колокольцева что-то белеет. Это оказался платок, использованный погибшим как кляп. Капитан спрятал находку, решив, что это не обязательно видеть бойцам.
– Сейчас иду я. Если что – за меня останется старшина Ишимбаев. Труп Колокольцева завалить камнями.
Начался самый трудный в его жизни подъем без страховки. Казалось, прошли часы, когда он, еще не веря в это, оказался на вершине. Очень помог неожиданно налетевший упругий ветер, прижимавший его к скале.
После минуты отдыха Седых укрепил канат за глыбу, указательным пальцем торчавшую на вершине.
Вся группа благополучно поднялась на небольшое плато скалы – семь метров в поперечнике. Вновь обвязавшись, капитан начал спуск. Сейчас это казалось детской забавой. Удерживаемая натянутой, веревка не даст ему сорваться. И, как бы в наказание за самоуверенность, Седых услышал, как с треском рвется ремень, за который он держался. Попытался перехватить выше, но было уже поздно, и капитан, до боли сжав зубы, чтобы сдержать рвавшийся из горла звериный крик, полетел в пустоту в тот момент, когда думал, что самое опасное уже позади.
...Очнулся он от приторно-сладкого запаха горелого мяса. Солнце уже полностью вышло из-за горизонта. Оглядевшись, Седых понял, что при падении откатился метров на двадцать от основания скалы. Это и спасло его, самортизировав удар.
Всюду валялись трупы немецких десантников. По земле, скапливаясь в низинках, стлался голубоватый туман, смешанный с едким толовым дымом.
Седых посмотрел в ту сторону, где вчера размещался его полк. Никого. Только из-за дальнего леса медленно выползал какой-то темный поток. Капитан понял, что это идут «чернорубашечники» из «Эдельвейса». Впереди них ревело три «Пантеры» со свастикой на грязно-желтых квадратных башнях.
Попробовав встать, капитан ощутил резкую боль в ступнях. Едва не потерял сознание. Ноги в яловых сапогах сильно распухли и были как чужие.
«Вот теперь кранты тебе, капитан, – с удивившим его самого безразличием подумал Седых. – Но ничего. Всегда есть средство... Живым не дамся».
Он расстегнул кобуру и вынул свой тяжелый командирский «ТТ». Сразу почувствовал себя бодрее: пистолет был в порядке.
Обернувшись на близкий шум, вдруг увидел огромную лохматую собаку, выскочившую из-за скалы и с заливистым лаем мчавшуюся к нему. За серой зверюгой, уцепившись за поводок, бежал чернявый пацан лет четырнадцати.
И тут случилась новая неожиданность. Один из трупов десантников ожил, и Седых увидел впившиеся в него желтые ненавидящие глаза эсэсовца. «Труп» со стоном сел и, не отрывая взгляда от капитана, отвел затвор «шмайсера». Седых нащупывал в траве пистолет, также не в силах оторвать глаз от врага.
«Шмайсер» судорожными рывками двигался в руках немца стволом в сторону капитана. Из черного дульного зрачка уже готовы были вырваться злые языки пламени, когда раздался детский неистовый крик:
– Рада, ату!
Серая молния метнулась к эсэсовцу. Коротко простучал автомат. Собаку отшвырнуло на несколько метров. Десантнику хватило сил лишь на эту единственную очередь. «Шмайсер» вывалился у него из рук, тело обмякло и ткнулось в траву.
Мальчишка куда-то исчез, но вскоре появился, ведя под уздцы низкорослую пегую лошаденку. Как удалось пацану взвалить его поперек седла, капитан не помнил, так как потерял сознание.
Прожил он в высокогорном ауле до следующего лета. Ютился в мазанке дяди Давлета, мальчишки, который вывез его с поля боя.
Прогрессирующая гангрена стоила капитану обеих ног. Ампутацию из-за отсутствия настоящего хирурга произвел местный мясник, дав в качестве наркоза кружку чачи...
– А как Давлет в Грозном оказался? – спросил я, разливая остатки из графинчика.
– Учился он там. Женился на чеченке и остался. Дядька его уж помер к тому времени. – Седых допил водку и взглянул на меня иронично и стеснительно одновременно.