ленный тореро добился довольно метких попаданий в нужное место.
Настал торжественный день. Настроение клоуна несколько пор¬
тило то, что ему, как любителю, не разрешили надеть парадный
костюм тореро. Пришлось выйти в черном трико.
Многотысячная толпа встретила дебютанта аплодисментами и
восторженными криками. Но герою праздника толпа показалась
особенно жестокой и кровожадной. Все следили за каждым его
движением, будто охваченные одной мыслью: «Интересно, как бык
поднимет на рога этого наивного русского?»
Дуров признавался потом, что он испытал страх, когда встре¬
тился с налитыми кровью глазами разъяренного быка. Животное
злили всеми средствами, бросали в него зажженные ракеты, кололи
раскаленными стрелами, пустили на него лошадь, которая тут же
свалилась с распоротым брюхом.
Дуров еле увертывался от атак своего противника. Выручали
лишь опытные пикадоры, ловко отвлекавшие внимание быка от
того, кто сам мог легко стать его жертвой. И клоун-тореро едва
собрал силы, чтобы нанести установленный строгой традицией удар.
— Трах! — Осечка...
Промах чуть было не обошелся слишком дорого. Но снова выру¬
чили пикадоры — вовремя отвлекли быка пиками. Толпа гудела,
кричала, шикала, требовала решительной схватки. Цирковая при¬
вычка владеть собой в минуту опасности, артистичность спасли
Дурова в этот труднейший момент. Вспомнив этикетную обязан¬
ность тореро, он обратился к трибунам:
— В вашу честь убиваю быка! — И решительно бросился в бой.
На этот раз удар лопал в цель. Триумф был полным.
На следующий день газеты соревновались в похвалах клоуну,
так блистательно победившему быка на Ла Плаца де торос. Это
было событие более значительное и яркое, чем сомнительное сияние
звезды эмира Бухарского. Слава далась, правда, не легко, с риском
для жизни. Зато плоды ее были обильны. Популярность русского
клоуна после дебюта в роли тореро возросла во сто крат.
Успех рождает успех. Надо только умело им пользоваться. Ана¬
толий Дуров вполне постиг и это искусство. Любая случайность
давала ему повод вплести лишний лавр в свой венок.
На пути Дурова из Мадрида в Париж произошел инцидент, о
котором опять раструбили газеты. На одной станции по недосмотру
служителя раскрылась клетка, в которой находилось три сотни
крыс. Не трудно представить, что творилось в помещениях станции,
особенно в буфете, когда там появилась хвостатая стая. Крысы
взбирались на столы, хозяйничали на буфетных полках и, ощутив
свою безнаказанность, затеяли игрища на глазах перепуганных пас¬
сажиров. Началась паника... Но вот появился Дуров и заиграл на
дудочке призывную мелодию. Зверушки послушно собрались вокруг
хозяина, который стал хватать их за хвост и водворять обратно в
клетку.
Железнодорожное начальство хотело было наложить штраф за
причиненное беспокойство, но пассажиры уже смеялись над проис¬
шедшим и вступились за дрессировщика. Инцидент окончился бла¬
гополучно и только послужил тому, что имя «волшебника с дудоч¬
кой» липший раз замелькало в печати.
Заграничные гастроли Анатолия Дурова затянулись. Выгодные
ангажементы позволили ему купить дом в Париже, где он надолго
обосновался с семьей.
Отлично дрессированные животные и птицы занимали все боль¬
шее место в работе Владимира Дурова. В цирковых программах
появился номер — «Дуровская железная дорога».
Номер получил мировое признание. Появились даже плагиато¬
ры — верный симптом успеха.
«Дуровская железная дорога» начиналась за кулисами, прохо¬
дила по всему манежу. По рельсам катился маленький паровоз,
тянувший состав вагонов. Из паровозной будки выглядывала обезья¬
на-машинист, другая обезьяна — стрелочник — переводила стрелки.
Поезд встречал начальник станции — бульдог. Толпа пассажиров,
согласно своему «общественному» положению, занимала места в
разных вагонах. Породистые собаки усаживались в вагон первого
класса. Поросята и петухи — во второй класс, а морские свинки —
в третий. Длинноногий журавль, у которого не было денег на билет,
одиноко шагал по шпалам пешком...
Сцена комичная, но и не безобидная: Владимир Дуров наполнил
ее острым сатирическим содержанием.
Из-за кулис доносился пронзительный свисток паровоза. На ма¬
неже появлялся поезд. Верхом на паровозе восседал Дуров. Обра¬
тившись к публике, он читал монолог, в котором вышучивал мини¬
стра путей сообщения Хилкова (незадолго до того газеты раструби¬
ли о его рекламной поездке машинистом на паровозе):
Перед отходом поезда Дуров знакомил зрителей с пассажирами.
Утки, например, получили такую рекомендацию:
— Всем известные путешественницы — газетные утки.
Затем разговор заходил о багаже. Горшок земли сопровождался
репликой, намекавшей на крохотные крестьянские наделы:
— Это — крестьянам!
Веревки:
— Это рабочим — веревочные нервы...
Гнилая шпала:
— Инженерам!
Громадная дубина:
— Политический градусник...
Характеристику, связанную со злобой дня, получили и другие
багажные вещи. Так рваные штаны в заплатках, с вывороченными
карманами, символизировали министерство финансов. Почему-то
именно эта шутка вызвала негодование виленского губернатора.
Клоуна потребовали в канцелярию.
— Как вы смеете показывать на арене цирка рваные штаны,
называя их министерством финансов? — гневался губернатор.— Что¬
бы этих штанов больше не было! А если вы еще это себе позволите,
то будете высланы из города!
Дуров сделал покорное лицо и ответил:
— Слушаюсь! В следующий раз с вашего разрешения я буду
играть без штанов...
Губернатор оказался человеком с юмором: сдерживая смех, он
повернулся и ушел из кабинета.
Уж такова натура клоуна — не может не пошутить, едва к тому
представился малейший повод. Наверно, поэтому Владимир Дуров,
все более увлекаясь дрессировкой животных, оставался верен остро¬
му слову. Притом, как впрочем и его брат Анатолий, Владимир
Дуров использовал игру слов и каламбуры. Иногда явно преступая
пределы дозволенного цензурой, оба сознательно шли на риск.
Особенно это относилось к политической сатире.
Вряд ли Владимир Дуров не сознавал, чем могла обернуться
его политическая реприза, произнесенная в Михайловском манеже
в Петербурге. Ведь он иносказательно обозвал дураком самого царя.
Всякий знал, что полагается за оскорбление «особы» его император¬
ского величества да еще в форме, еле прикрытой фиговым листком.
Конечно, Дуров сознавал это, когда после разнообразной про¬
граммы с участием животных, показа комических фокусов рискнул
на такой номер:
— Я обладаю феноменальной силой пальцев,—обратился он к
публике.— Я могу гнуть подковы и ломать рубли.
Он вынул серебряный рубль и предложил удостовериться, что
это не оловянный, а настоящий, серебряный.
Желающие все проверять, убеждаться во всем лично, всегда
находятся среди зрителей. Нашелся такой охотник и на сей раз,
он взял протянутый рубль и, пыхтя, краснея, стал его ломать. Ста¬
рания его были напрасны.
Выдержав паузу, Дуров заметил:
— Не задерживайте публику, полно вам дурака ломать...
Гром аплодисментов покрыл эту фразу.
Когда клоун пришел разгримировываться в свою уборную, там