ни и на манеже показывали другие номера. Вдруг раздавался резкий
звонок. Начинались крики: «Разройте! Разройте его!» Публику успо¬
каивали. Через некоторое время слышался совсем слабый звонок,
будто факира уже покидали силы. Зрители требовали: «Скорее! Ско¬
рее спасайте его!» Некоторые бросались на манеж помогать разры¬
вать «могилу». Из нее появлялся «носитель честного имени» Нэн
Саиб.
Номер назывался «живой мертвец». Делался он просто. Как толь¬
ко факира начинали засыпать песком, он становился на колени и
на руки, чтобы в яме оставалось свободное пространство с запасом
воздуха. Тренировка позволяла ему обходиться этим скудным запа¬
сом кислорода довольно долго.
Таких «факиров» и прочих шарлатанов было немало. Все же не
они определяли пути развития циркового искусства. Многие номера
русских артистов, так же как и лучшие иностранные, привлекали
своей выдумкой и смелостью, притом отличались самобытностью
своего искусства.
В конкуренции с иностранными артистами испытывали трудно¬
сти и русские клоуны. Им тоже приходилось полагаться лишь на са¬
мих себя при осуществлении придуманных трюков, так как в Рос¬
сии не было фирм, производивших необходимый реквизит, а приобре¬
тать его в странах Западной Европы, в частности в Германии, было
не просто и дорого.
Правда, благодаря этим затруднениям на русской клоунаде мень¬
ше отразилось влияние примитивных шутовских атрибутов, вроде
уродливых масок, топоров, втыкаемых в головы, громких пугающих
хлопушек и прочих грубых приспособлений.
Тем более поражают и радуют блистательные, ни с чем не срав¬
нимые успехи братьев Дуровых к началу XX века. До той поры ни¬
где в мире клоунада не принимала столь острого обличительного
направления. И это в обстановке ожесточенного наступления реак¬
ции, когда царское правительство подавляло революционные очаги,
расправлялось с малейшими проявлениями свободомыслия.
Особенно свирепствовала цензура. Запрет накладывался на все
заподозренное в «крамоле», будь то в печати, на сцене театра, на
арене цирка.
...Зритель развернул программу. По случаю гастролей Владими¬
ра Дурова, которому отводится все третье отделение, в остальных
двух ни одного клоунского номера. И, что совсем ново, в программе
мало конных номеров. Прославленный конный цирк начинает
уходить в прошлое. Зато теперь больше музыкальных и акробати¬
ческих аттракционов, фокусников. Артисты выступают не только в
одиночку, но и группами.
А сколько появилось эффектных воздушных номеров, например
«полетчиков», трапеции которых подвешиваются под самым ку¬
полом.
Вот пара гимнастов — он и она,— которыми так любуются зри¬
тели. Подобно белке, она перелетает с одной трапеции на другую,
где партнер, висящий вниз головой, подхватывает ее на лету. Чудес-
иый миг! Кажется, что они парят в высоте на невидимых крыльях.
Это — удивительное торжество человеческого тела, словно ставшего
невесомым, обретшего новую, неизведанную легкость и красоту.
Номера программы идут в темпе, невиданном в прежние време¬
на. Держать на манеже быстрый темп теперь обязаны все. Именно
темп, без торопливости, которая сродни суетливости, порождающей
угрозу непоправимой ошибки.
И тем более велико значение паузы. Ведь умело рассчитанная
пауза подчеркивает верность и четкость взятого темпа. Надо иметь
особый дар, чтобы полно постигнуть это непреложное требование
циркового искусства.
Оба Дуровы, как никто из других клоунов, владеют таким даром.
Конечно, поэтому Владимир Дуров так недвижимо стоит у форган¬
га, занавеса, отделяющего его от манежа. Мишурный блеск и вели¬
колепие костюма контрастно подчеркивают его задумчивость —
задумчивость клоуна перед выходом на глаза зрителей. Чувство ме¬
ры художника подсказывает ему момент, когда, выждав последний
такт увертюры, он должен быстро выйти вперед.
Любимец публики, он приветственно воздевает руки, обходит
вокруг арены, раскланивается на все стороны. В ответ раздаются
громкие аплодисменты, крики: «Браво, Дуров!»
Строго сочетая мимику, жест и слово, Дуров читает монолог, ко¬
торый, как эпиграф, предваряет его выступление:
Верные помощники — дрессированные животные и птицы — иг¬
рают все большую роль в его представленяих. Дуров подчеркивает
их моральное превосходство над некоторыми людьми:
Клоун подтверждает свои слова живыми примерами.
— Смотрите! — указывает он зрителям на собаку и кошку, лакаю¬
щих из одной чашки. — Я таких извечных врагов примирил, а люди
до сих нор примириться не могут.
Демонстрирует он и другие примеры мирного сосуществования:
волк делит пищу со свиньей, лиса — с кроликом. И что совсем кажет¬
ся нам невозможным: кот целует крыс.
Публика потешается, как забавно животные и птицы изображают
героев крыловских басен. Однако басням придан злободневный
смысл. Уверенной поступью шагает по арене величавый слон, на нем
надпись: «Пушкин», а позади него тявкает жалкая моська-«футу-
рист».
Клоун перефразирует другую басню Крылова; ее многозначи¬
тельно «играли» беззаботные птицы и унылые барсуки:
Чего только не выделывают ученые звери, зверушки, птицы! За
школьные парты усаживаются морской лев, теленок, осел, свиньи,
пеликан и собака Запятайка, лучшая ученица дуровской школы.
Слон у классной доски решает задачу: «Сколько будет три плюс
четыре?» Хоботом он рисует на доске шесть палочек. Запятайка за¬
мечает ошибку и сообщает о ней лаем. Слон добавляет две палочки.
Экий тупица! Морской лев стирает ластом лишнюю палочку.
Умная Запятайка не только отлично «решает» арифметические
задачи, но «сведуща» также в географии, показывает лапой каждую
из пяти частей света.
Слон — неважный математик, зато старательный парикмахер.
Тряпкой он убирает пыль со стола и окон, струей воздуха из хобота
сдувает со стены огромного бутафорского клопа. Затем раздувает
горн, из которого сыплются искры бенгальского огня, крутит точило,
точит бритву, взбивает в ведре мыльную пену.
Карлик Ванька-встанька, постоянный ассистент Дурова, прихо¬
дит «побриться». Слон опускает малярную кисть в ведро с пеной, мы¬
лит голову «клиенту». Лишнюю пену собирает хоботом и отправляет
себе в рот. Начинает брить. Ванька-встанька визжит, пытается вско¬
чить, но настойчивый парикмахер выполняет свои обязанности до
конца, хватает его хоботом и усаживает в кресло. Только когда кли-
ент догадывается расплатиться сахаром, ему удается удрать от слопа-
парикмахера.
Восторг зрителей вызывает неуклюжий дикобраз, который стано¬
вится ловким танцором, кружится в вальсе, стреляет из пушки. Даже
крысы разыгрывают целую пантомиму на корабле: поднимают флаг,
таскают тюки с грузом, вертят рулевое колесо и во время бури бро¬
саются к спасательным шлюпкам.
Морские львы, которых Дуров привез из-за границы, — новинка в
русском цирке. Своей сообразительностью, послушанием, ловкостью
они поражают и радуют самого дрессировщика. Морской лев Лео за¬
мечательно балансирует на кончике носа мяч, стреляет из пистолета,
без чьей-либо помощи впрягается в тележку и увозит ее с арены. Он
как будто даже понимает человеческую речь. На вопрос Дурова «где
рыба?» Лео довольно урчит и шлепает себя ластом по животу.