— Привет! — поздоровался он. — Вы от Софии? Что вы там делали?
— Пололи грядки в ее саду, — ответил Юнатан. — А ты, ты выехал поохотиться? — спросил он. С седла Хуберта свисал лук.
— Да, я хочу настрелять диких кроликов, — ответил тот.
Я вспомнил о наших кроликах дома и с облегчением вздохнул, когда Хуберт отъехал — с глаз моих долой!
— Что за человек Хуберт? — спросил я у Юнатана. — Что ты думаешь о нем?
Он ответил не сразу.
— Хуберт самый ловкий стрелок во всей долине.
И не добавил ничего. Потом тронул поводья, и мы поскакали дальше.
Письмо Паломы Юнатан взял с собой. Он засунул его в кожаную сумочку и спрятал под рубашку. А когда мы приехали, переложил в потайной ящик буфета. Но перед этим дал мне прочитать. В нем было написано:
«Вчера схватили Орвара и бросили в пещеру Катлы. Кто-то из Вишневой долины выдал его убежище. Среди вас предатель. Узнайте кто!»
Дальше шли слова на языке, которого я не понимал. Юнатан сказал, что понимать и не нужно, во всем таком разбирается только София.
Но он показал мне, как открывается потайной ящик, и научил им пользоваться. Я немного потренировался, а потом Юнатан в последний раз закрыл его, запер буфет, а ключ положил обратно в горшок.
Целый день я ходил и думал обо всем, что узнал, и ночью уже не спал крепко, как обычно. Мне приснились и Тенгил, и мертвые голуби, и пленник в пещере Катлы, я даже закричал во сне и от своего крика проснулся.
И тогда — верьте мне или не верьте, — тогда я увидел кого-то стоявшего в темном углу у буфета, человека, который метнулся, когда я вскрикнул еще раз, и исчез за дверью прежде, чем я проснулся по-настоящему.
Это произошло очень быстро. Я даже подумал, что во сне. Но Юнатан так не думал, когда я разбудил его и рассказал обо всем.
— Нет, Сухарик, то был не сон, — сказал он. — Никакой это был не сон. Ты видел предателя.
6
— Ничего, пробьет час и для Тенгила, — сказал Юнатан.
Мы лежали в сочной зелени у речки, и вокруг было такое утро, когда не верилось ни в Тенгила, ни в какое-то другое зло на целом свете. Тихо и мирно тянулось время. Журчала вода, обегая камни под мостиком, — больше мы не слышали ничего. А как приятно лежать на спине и не видеть ничего, кроме белых облачков высоко-высоко в небе. Так бы лежать в траве, наслаждаться тишиной, напевать про себя и не думать ни о чем.
И надо же, чтобы Юнатан взял и заговорил о Тенгиле!
Я бы вообще думать о нем забыл, но все-таки спросил:
— Ты о каком часе? О чем?
— Я говорю: с Тенгилом будет то же, что и со всеми тиранами рано или поздно. Что его раздавят, как вошь, и он сгинет навечно!
— Хорошо бы поскорей, — сказал я.
Юнатан забормотал, наверное, он говорил сам с собой:
— Но Тенгил силен! И у него есть Катла!
В который раз произносил он это кошмарное имя. Я хотел расспросить его, но не стал. Лучше и не знать ни о какой Катле в тихое прекрасное утро.
Но то, что Юнатан сказал потом, было ужаснее всего.
— Сухарик, ты ненадолго останешься один. Я должен ехать в Шиповничью долину.
Как мог он только такое сказать? Как мог поверить, что я останусь здесь без него хотя бы на минуту? Даже если он задумал броситься в саму Тенгилову пасть, я все равно буду с ним. Так я ему и сказал.
Он пристально посмотрел на меня и ответил:
— Сухарик, у меня только один брат, и его я хочу оградить от всякого зла. Как же можешь ты требовать, чтобы я взял тебя с собой, когда мне понадобятся все силы для чего-то другого? Чего-то, что действительно опасно.
Но напрасно он говорил. Я расстроился и разозлился, все внутри у меня закипело, и я закричал на него:
— А ты, как ты можешь требовать, чтобы я остался в Рыцарском подворье, ждал тебя, а ты, может, никогда не вернешься обратно?
Я вдруг вспомнил все то время, когда жил без Юнатана, когда его не было со мной, как я лежал на лавке в кухне и не знал точно, увижу его или нет. Даже подумать об этом было все равно что заглянуть в черную, беспросветную дыру!
А сейчас он опять хотел бросить меня, бросить ради каких-то неведомых опасностей! И, не вернись он назад, теперь не поможет ничто, и я останусь один навсегда.
Я чувствовал, что становлюсь все злее и злее, и еще громче кричал на него и говорил все гадости, какие только мог придумать.
Ему нелегко удалось успокоить меня. Хоть немного успокоить. Но, ясное дело, вышло, как хотел он. Я ведь понимал: он во всем разбирается лучше.