Клаудия стояла совершенно неподвижно, и ее лицо было белым как мел. Положив трубку, Алекс шагнул к ней, но она отвернулась и выбежала прочь. Ее шаги эхом отдались в длинном пустом коридоре. Алекс побежал за ней, на мгновение потеряв Клаудию из вида в ярко освещенном тамбуре, и только потом заметил ее фигуру на стоянке около госпиталя.
Он догнал ее только, когда она остановилась, неглубоко и часто дыша, у ограды автостоянки. Клаудия словно обезумела от горя; она растерянно оглядывалась по сторонам и мелко дрожала.
Алекс снова обнял ее за плечи, но Клаудия забилась в его объятиях и стряхнула его руки.
- Пусти меня! - с болью прошептала она. - Не смей ко мне прикасаться!
Ночь была пронизывающе холодна. Завывания резкого восточного ветра заглушались лишь сиренами "скорой помощи". Алекс посмотрел на Клаудию одинокую, сломленную, вздрагивающую от унижения и горя. Он догадывался, что она испытывает в эти минуты. После пятнадцати лет совместной жизни она оставила его и влюбилась в другого мужчину. Со своим новым любовником Клаудия снова почувствовала себя счастливой, привлекательной и желанной, а теперь оказалось, что все это было ловушкой, что любовник был коварным и хитрым врагом, который воспользовался ею в своих целях. Человек, к которому она привязалась, оказался замешан в похищении и, возможно, убийстве ее детей.
- Клаудия, выслушай меня, - сказал Алекс.
- Оставь меня в покое.
- Не вини себя. Ты не могла даже заподозрить его. - Алекс отвернулся и глядел в сторону. - Это дело рук Дмитрия. Я уверен, что он подослал к тебе Уэстлейка, как только ему стало известно, что ты ушла от меня.
Клаудия не ответила, и Алекс заговорил снова, взволнованно и горячо.
- Я хочу сказать тебе кое-что, Клаудия. Я хочу, чтобы ты знала - я ухожу из ЦРУ.
Она даже не посмотрела на него.
- Я уже решил, Клаудия, - продолжал Алекс. - Просто сейчас я занят одним делом. Это невероятно важная операция, и она может повлиять на будущее нашей страны. Чтобы закончить это дело, мне понадобится еще два или три месяца, но после него я уйду. Теперь я понимаю, каким дураком я был. Ты была права, права с самого начала.
Клаудия продолжала молчать. Губы ее были плотно сжаты, а взгляд оставался враждебным.
- Пойдем, - сказал Алекс. - Может быть, есть какие-нибудь известия о Викторе.
При упоминании о сыне Клаудия мгновенно вернулась к реальности. Развернувшись, она торопливым шагом пошла в сторону госпиталя. В приемном покое никого не было, и она, порывшись в сумочке, выудила оттуда сигарету. Несколько раз она с жадностью затянулась, потом раздавила сигарету носком туфли.
У дверей операционной их ожидала медсестра, которую они еще не встречали. Это была молодая негритянка с большими яркими губами.
- Это вы - мистер и миссис Гордон? Вас зовет дочь.
Палата, в которой лежала Тоня, была погружена в полумрак, однако Алекс сумел рассмотреть на постели ее маленькое тело и разметавшиеся по подушке светлые волосы.
- Мама? - слабым голосом прошептала Тоня. - Папа?
Клаудия шагнула вперед и схватила дочь за руку.
- Папа... - снова произнесла Тоня непослушными губами. - Где ты?
- Я тут, родная, - Алекс наклонился над ней и поцеловал в щеку.
- Дай мне руку.
Алекс взял ее тонкую руку в свои ладони и посмотрел на Клаудию, оказавшуюся с другой стороны кровати.
- Как Виктор? - спросила Тоня.
- Мы еще не знаем, сердечко, - с трудом отозвалась Клаудия, и Алекс понял, что она плачет.
- Можно нам вернуться домой? - проговорила Тоня. - Я хочу домой, пожалуйста...
Виктор умер на рассвете. Доктор Фульдхейм сказал, что они сделали все возможное, однако ребенок был обречен с самого начала. Алекс пожал ему руку.
- Спасибо, док, - пробормотал он и рухнул в кресло, закутавшись в свое пальто.
- Мой сын... - прошептала Клаудия надтреснутым, мертвым голосом. - Его больше нет, Алекс...
Алекс повернулся к ней и покачал головой. Говорить он не мог. Нет, никогда он не задумывался о том, что все может закончиться именно так. Ни в чем не повинный маленький мальчик пал жертвой его собственных идиотских игр. Все, что произошло, он сделал своими собственными руками. Чужая пуля попала в его сына, но это его палец спустил курок. Чувство вины, нараставшее в его груди, не отпускало Алекса ни на минуту.
- Клаудия, - прошептал Алекс и потянулся к ней. - Клаудия!
Он не смел вымолвить вслух ни одного слова из тех, что переполняли его. "Что же я наделал, Клаудия?! - хотелось ему сказать. - Какую беду навлек я на тебя и детей! Что я сделал с Виктором, названным так в честь моего отца?"
В сознании его внезапно возник Виктор Вульф, сильный и одержимый человек. "Я подвел тебя, отец, - подумал Алекс в отчаянии. - Мне так хотелось, чтобы ты был рядом со мной, что я назвал твоим именем своего сына, но жизнь его я сделал ставкой в своей игре и предал твою память. Если бы ты только знал, что твой сын посвятил всю свою жизнь борьбе с собственным братом. "Братья едины вовек!" - писал ты, но вот перед тобой два брата, которые жаждут крови друг друга. Только смерть моего собственного сына заставила меня увидеть, в каких безумцев мы превратились".
Из горла ею вырвался хриплый стон, и Алекс расплакался как ребенок. Он отвернулся к стене и закрыл лицо руками; но рыдания продолжали сотрясать его тело.
Он плакал навзрыд и не осмеливался взглянуть в глаза Клаудии.
Клаудия неуверенно коснулась его плеч, лица, затем прижала его к груди и заплакала вместе с ним, гладя его по голове. Все ее тело вздрагивало, и Алекс был благодарен ей за то, что ему не в одиночку приходится противостоять демонам, которых он выпустил на свободу.
Когда он поднял голову, Клаудия все еще стояла, склонившись над ним, пристально глядя ему в глаза.
- Я... - сказала она, закусив губу. - Я хотела... Лицо Алекса внезапно оказалось в ее ладонях. Веки Клаудии распухли, а глаза смотрели безжизненно и отрешенно.
- Тоня ждет, - сказала она, касаясь его кожи кончиками пальцев. Давай отвезем ее домой, Алекс.
Глава 19
Где-то далеко три раза пробили куранты на Спасской башне. В полутьме своего кабинета Дмитрий Морозов откинулся на спинку кресла и закурил сигарету. Он уже давно привык к ночной тьме, и ее бархатная, успокаивающая тишина даже нравилась ему. В эти предрассветные часы, когда все замирало, и даже его ночные помощники клевали носами в своих креслах, разум Дмитрия приобретал остроту бритвенного лезвия. Ночь была его царством, в котором он властвовал безраздельно, и именно в эти часы, когда его мозг оттачивался на оселке одиночества, ему в голову приходили самые блестящие из его планов и комбинаций.