Да как смотаешься? Надо просить разрешения у доктора, а тот непременно найдет какое-нибудь дело, заставит переводить бумаги с русского на немецкий или с немецкого на русский. "Практика тебе пойдет на пользу, мой мальчик". Голос доктора так явственно прозвучал в ушах, что Павел обернулся.
Отто протирал тарелки полотенцем.
– Ты ведь еще не был в Германии, Пауль?
– Нет.
– Берли-ин! - мечтательно протянул Отто. - Какая жизнь! Какие люди! Я, когда приехал из деревни, первый месяц был, как пчела в дыму. Ошалел. Берли-ин!…
– Слушайте, Отто, а почему вы не на фронте? - неожиданно спросил Павел.
– Грыжа. И малокровие. Форму надел, чин мне доктор выхлопотал. Ба-альшой человек! Он тебя в люди выведет. А к строю я не годен. Мое дело - учет, подсчет, входящие-исходящие. - Отто ткнул носком сапога мусорное ведро. - И откуда столько мусору набирается? Пошли-ка из солдат кого-нибудь.
Павел машинально взглянул на мусорное ведро и увидел торчащий из него угол потрепанной книжки. Подумал: "Не моя ли?"
– Да ладно, сам вынесу.
– Это хорошо, что ты черной работы не чураешься, - одобрил Отто.
Павел подхватил ведро и вышел на черную лестницу. В нос ударил резкий запах кошек. На бетонных ступеньках валялся мусор. Он остановился возле запыленного окна с расколотым пополам стеклом. С верхнего края рамы свисала старая паутина. Поставил ведро на грязный подоконник, потянул за угол книжку. "Моя". Пошевелил мусор и выловил вторую, обернутую в газету. Надо же! "Железный поток" - в мусорное ведро!
Павел отряхнул книжки и положил в угол лестничной площадки. Пусть пока здесь полежат. Лестницей давно не пользуются. Позже он улучит момент, заберет их и снова спрячет в секретере. Ни в какую Германию он не поедет. Который раз собираются!
…Солнце здорово печет спину.
Внизу солдаты укладывают на грузовик ящики и ящички с кактусами. Вынесли маленький личный сейф доктора Доппеля.
Неужели на этот раз… Но мама бы знала. Мама - компаньон Доппеля. Она б уже прибежала. Может, переезжаем на другую квартиру?
– Разрешите?
Павел обернулся.
В дверях стоял ефрейтор Кляйнфингер.
– О-о! Вот так встреча! А где дублик? - лицо ефрейтора расплылось в улыбке. - Где копия от оригинала? Или наоборот - он оригинал, а ты копия?
– Мы оба копии, - ответил Павел без улыбки.
– Оригинально! Слушай, нет ли у тебя холодного пива? Жара, как в Индии.
– Нету.
– Может, подскажешь оберу? Чтобы в таком шикарном доме не было пива! Что ж, вы потащитесь без пива по жаре?
– Не так уж и далеко, - осторожно возразил Павел.
– До Берлина-то?
В коридоре послышался топот.
– Давай, орлы! - крикнул Кляйнфингер в дверь. - Выносите вот эту штуку с перламутром, - приказал он вошедшим солдатам.
Солдаты раскрыли вторую половинку дверей, подхватили секретер и стали вытаскивать его в коридор.
Кляйнфингер суетливо давал указания.
Павел вышел вслед за солдатами, заглянул в двери докторского кабинета. Комната показалась огромной без привычных кактусов, заполнявших раньше оба подоконника, теснившихся у стен. А большой письменный стол, стоящий посередине, словно бы уменьшился. На полу валялись обрывки бумаги. Вид опустошенного кабинета заставил Павликово сердце испуганно сжаться. Он только теперь понял, что отъезд - правда, что его и в самом деле увезут от мамы, от брата, от Киндера в непонятную, ненавистную Германию, в проклятый Берлин, где живет бесноватый фюрер с прилизанной челкой и будто приклеенными усиками.
Бежать!… Немедленно бежать к маме. Мама что-нибудь придумает, с мамой не страшно. Не зря же она улыбалась, успокаивая его. Бежать!
Он выглянул в раскрытое окно. Солдаты вытаскивали на улицу секретер. Пусть они увозят его чемодан, ничего не надо. Лучше ходить голым, чем ехать в Германию. Мама спрячет. А Доппель останется с носом, "добрый" доктор юриспруденции. Слово-то какое!
Павел не стал возвращаться в свою комнату, проскользнул на кухню, снял крюк, которым запирался черный ход. Вышел на лестницу, бесшумно прикрыв за собой дверь. В углу на площадке увидел свои книги. Хорошо, что он не успел забрать их и сунуть в секретер, их увезли бы в Германию… Пусть полежат. Уедет доктор, он заберет их.
Маленький, мощенный булыжником двор был ограничен с трех сторон стенами домов, а с четвертой вплотную друг к другу стояли разномастные дровяные сараи. Выход из подворотни перекрывали глухие деревянные ворота, обитые кровельным железом. Да Павел и не пошел бы через ворота - рядом солдаты грузили вещи. Он бегом пересек двор, влез на бетонный край мусорной ямы, поднял руки - попробовал достать до крыши ближайшего сарая. Только бы уцепиться, тогда он перемахнет на соседний двор - и прощайте, доктор Доппель!
Но крыша оказалась высоко, и подпрыгнешь - не достанешь!
Он огляделся. Неподалеку лежала куча битых кирпичей. Он торопливо стал выбирать кирпичи поцелее и складывать их один на другой на краю ямы. Получилась башенка - вот-вот рассыплется.
Павел вспомнил одну из реприз Мимозы. Клоун выходил на манеж с трубой и начинал играть. Шпрехшталмейстер прогонял его, но он возвращался. Тогда у него отнимали трубу, цепляли ее к лонже и поднимали. Блестящая желанная труба висела над головой клоуна. Мимоза пытался ее достать, подпрыгивал, падал. Но достать не мог. Тогда он выносил на манеж стул, влезал на него - не достать. Он ставил стул на передние ножки, клал на его спинку доску, на доску маленький бочонок, на бочонок кирпич, второй, третий. Все рассыпалось под смех зрителей. Но Мимоза упорно снова складывал шаткое сооружение, каким-то чудом взбирался на него, теряя длинноносый башмак, схватывал трубу. И тут все под ним рушилось. Он повисал на трубе, подтягивался к ней и начинал играть.
