— Вы не могли к ней пойти, да? Вы поссорились после той ночи, правда?
Он взглянул на нее и слегка отшатнулся.
Не то торжествующая, не то хищная усмешка мелькнула по ее лицу и, словно подавленная, мгновенно пропала.
— Что вы так смотрите на меня? — просто засмеялась Варвара Михайловна. — Вы даже вздрогнули, Карев. Я, вероятно, не сумела скрыть своего злорадства? Простите мне мою слабость.
Нет, конечно, Никите привиделось что-то несуразное. Улыбка Варвары Михайловны была по-прежнему нежна, прямодушна, лицо переливалось сияющими красками.
— А вам все-таки хочется пойти к ней? — слукавила Варвара Михайловна.
— Стоит ли? — сказал Никита, заражаясь ее притворством.
— Тогда зачем же вы себя понапрасну терзаете, Карев? — смеялась она. — Смотрите, на кого вы похожи. Ведь все из-за нее!
— Откуда вы взяли? — почти обиженно проговорил Никита.
Варвара Михайловна откинулась к спинке дивана и рассмеялась громче.
— Карев! Ведь не из-за меня же вы заморозили в стакане чай и взлохматили себе волосы! Вы только посмотрите, какой вы!
— А как знать, может, и из-за вас! Я и о вас тоже думал, — произнес он с улыбкой, приглаживая волосы.
— Тоже? Браво, Карев! Удружил!.. Перестаньте, и так хорошо, — сказала Варвара Михайловна и оторвала его руки от головы.
В этом прикосновении было что-то покоряющее и трогательное. Никита удержал руку Варвары Михайловны в своих.
— Я все эти дни вас вспоминал, — заговорил он. — Обыкновенно, когда вас нет, вы как-то…
— С глаз долой — из сердца вон, — серьезно подсказала она.
— Я не понимаю, почему это происходило, — сказал он, немного смешавшись. Но вдруг, быстро сжав ее руку, с волнением договорил — Со мной всегда бывало, как сейчас: стоит мне увидеть вас, как вы… как все вокруг кажется иным. Я после встреч с вами совсем по-другому все понимаю. Удивляюсь, как я никогда не сознавал этого. Теперь мне совершенно ясно, совершенно!
Варвара Михайловна слушала его, подавшись вперед. Ни один палец ее не дрогнул, точно она боялась, что малейшее движение оборвет слова Никиты и он бросит ее руку.
— Я теперь думаю, что вы правы, когда за меня говорите о настоящем моем чувстве.
Он попытался улыбнуться, но замешательство надломило улыбку, и тут же, очертя голову, отчаявшись поправить непоправимое, Никита выпалил:
— Я говорю о своих чувствах к вам.
Оба они замолчали, словно не узнавая друг друга, подавленные ростом какого-то неуловимого, настойчивого ощущения.
Потом Варвара Михайловна наклонилась, приложила щеку к Никитиным рукам и чуть слышно сказала:
— Если бы когда-нибудь вы претворили свои чувства в жизнь!
Никита отозвался не сразу.
— Не знаю, музыка, что ли, сделала меня таким? — усмехнулся он. — Ведь это — искусство женственное.
— Карев! — воскликнула Варвара Михайловна, оторвавшись от его рук. — Как вам не стыдно, Карев? Ну, назовите мне хоть одну женщину-композитора? Ну?
Он и правда начал перебирать в памяти музыкантов. Но Варвара Михайловна опять расхохоталась и подзадорила весело:
— Вот и не знаете!
И Никита увидел Варвару Михайловну тою девочкою, какою он встретил ее в первый раз, когда она, чуть кланяясь, точно приглашая осмотреть себя получше, озорно проговорила:
— А рыба-то — вот она!
И, как тогда, его подхватили песни, вдруг загремевшие в каждой жилке, в каждой клеточке тела, вырвавшегося из повиновения. Он еще мог пробормотать:
— Музыка выходит из строя, из согласия, в сущности значит — из подчинения, безволия.
Но это была его последняя дань рассудку, и последнее, что добралось до его сознания, были слова Варвары Михайловны:
— Да бросите ли вы в конце концов вашу музыку? Вы какой-то одержимый!
Никиту наводнила ликующая боль, он что-то сказал и не понял ответа, и опять услышал свой голос, и бессмысленная речь, которая услаждала, мучила и все еще услаждает и мучит миллионы людей, ветхо и обновленно заторкалась в комнате.
Никита крепко взял руку Варвары Михайловны.
Тогда вся нежность и все восхищенье, час назад вложенные Варварой Михайловной в радостное торжественное колдование над своим телом, начали изливаться на Никиту. И все ничтожные кусочки ваты, флаконы, губки и щеточки, заброшенные на узком туалетном столе, вдруг разоблачили сокровенную свою силу в сверкающей свежести лица, в темном глянце волос, в мягкой теплоте кожи.
— Карев! — сказала Варвара Михайловна, кладя на его плечи тяжелые пышные руки. — Вы не были таким никогда, никогда!