— Сделаю, мистер Лон. Но правительственная цензура будет нашим самым большим препятствием.
— Я верю, что мы сделаем все возможное и невозможное. Вы, Лена, пожалуйста, побеседуйте с Дэвидом Ли — менеджером Национального банка Китая, чтобы выяснить, не могут ли коммунистические деньги профинансировать еще некоторые наши капиталистические проекты. Продайте ему эту идею, как вы всегда делаете. У вас это прекрасно получается, Лена.
— Я сейчас же займусь этим.
— Майк, мы уже отправили прошение в городской совет Пекина о разрешении строительства «Центра Дракона»?
— Его вчера передали из рук в руки прямо в кабинет генерального директора Архитектурного управления Пекина. Еще одна копия была направлена в кабинет уважаемого мэра. Я полагаю, что мы получим разрешение до конца недели. Они все еще чувствуют во рту вкус вашей прекрасной еды, чудесных сигар и напитков и не скоро забудут его.
— Спасибо, Майк. Оставь все тревоги по поводу этих дел с правительством мне. Мы сумеем привлечь лучшие мозги в Китае на нашу сторону. Мы будем драться до конца. Всем — счастливого Нового года!
ГЛАВА 47
Впервые за всю мою долгую армейскую службу я проспал. Протирая глаза и моргая спросонья, я удивленно смотрел на солнце, которое вторглось в мою спальню без всякого приглашения.
Суми ушла. Она была моей, только моей, но всего лишь одну ночь. Я вскочил с постели и бросился к окну, надеясь уловить хотя бы какое-то напоминание о ней, но я уже знал, что даже ее тень уже пропала. Она ушла куда-то далеко от высоких стен императорского дворца, которые отделяли мой мир от ее. Я поцеловал ее безмолвное послание, коснувшись губами следа ее поцелуя, потом сложил лист пополам и осторожно отложил его в сторону. В полной тишине я задумался о смысле ее послания. Что это было: поцелуй, который означает весь мир? Или поцелуй на прощание, чтобы покончить со всей этой историей? Или подкуп, чтобы мое сердце открылось, или, наоборот, печать, которая будет наложена на мою душу? Такая вот двусмысленность.
Но ее тайна больше не будет для меня недоступной. Мое воображение диктовало мне, что теперь ничто в этом мире не уйдет от моего настороженного взгляда, а Суми для меня была делом первостепенной важности. Ее багаж будет проверен, телефон поставлен на прослушивание, а за дверью станут наблюдать днем и ночью. Зачем же еще нужна власть, если она не может принять конкретную форму и ею нельзя пользоваться? Зачем нужна власть, если она не может служить тебе так же, как служит другим или всей стране?
Зная, что Суми, моя маленькая птичка, находится в полной безопасности в моей клетке, я вернулся к своей работе, к своему реальному мужскому миру.
— Какие у нас дела в первую очередь на сегодня?
— Вас ждут двое следователей, — ответил мой секретарь.
— Пригласите их.
Двое мужчин из Министерства государственной безопасности вошли в кабинет и уселись в кресла.
— Что у вас есть для меня?
— Всем иностранным репортерам, которые участвовали в этой кампании, было предложено немедленно освободить свои посты и вернуться к себе домой, — сказал высокий мужчина.
— И?
— Мы также получили протесты от их газет, где говорится о том, что мы нарушаем свободу слова.
— У нас здесь нет свободы слова. Разве они этого не знают?
— Один репортер поддался нажиму. Девушка из «Дейли Шинбун» из Токио передала нам пресс-релиз, который получила от Фей-Фея Чена, заместителя директора издательства «Blue Sea» в тот самый вечер. Все остальные тоже получили эти бюллетени. Вот каким образом информация пошла гулять по газетам. — Он передал мне копию пресс-релиза, подшитую в дело.
— Слово в слово, — улыбнулся я.
— Имея на руках это, мы можем выдвинуть несколько очень серьезных обвинений против того, кто стоит за публикацией этого сообщения. Утечка информации государственной важности, разглашение государственных секретов иностранцу — это государственная измена, за которую приговаривают к смерти или к пожизненному заключению без права досрочного освобождения или смягчения наказания. Его можно также обвинить в нарушении статьи восемнадцать Гражданского кодекса — нанесение урона национальной гордости и репутации страны. А еще статьи девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два, и если поднапрячь воображение, то можно смело приписать ему все статьи вплоть до тридцати пяти.