— Может быть, я не прав, что выслал их отсюда? — спросил я его.
— Нет, полковник. Во время «культурной революции» я донес на своего отца, когда узнал, что он спит с моей одноклассницей. Его арестовали, а я получил повышение и стал первым секретарем Красной гвардии в своем институте.
— И ты гордился собой?
— Да, — довольно неуверенно ответил Хито.
Я сменил тему:
— Где сейчас наш преступник — молодой Лон?
— Два дня назад его видели в провинции Шандун в университете Нанкай, еще одной либеральной школе. Затем он произнес речь в университетском городке Тьенджина, на котором собралось три тысячи членов клуба «Ядовитое дерево».
— Почему ваши люди не схватили его?
— Он уехал до того, как мы прибыли на место.
— Что случилось с вашей сетью для отлова преступников? В вашем распоряжении вся полиция страны, и все, что вы находите, это только его тень?
— Это все равно что искать иголку в стоге сена.
— А вы разве не понимаете его намерений?
— Да. Университеты. Но у нас их тысячи по всей стране.
— Велите местной полиции наблюдать за всеми центральными университетами. И объявите, что это — первостепенная задача.
— Да, я сейчас же все исполню, полковник!
— И немедленно сделайте публичное заявление о пожизненном приговоре Суми Во и казни Фей-Фея.
— Казни?
— Да, через три месяца.
— Раньше я не слышал о таком.
— Конечно, нет. Это предложение только что было внесено мною.
— Но разве любое дело по нашему законодательству не должно сначала быть представленным на рассмотрение в Верховный суд?
— Верховный суд работает на председателя КНР.
— Я немедленно объявлю об этих приговорах, а потом займусь их юридическим обоснованием, — сказал Хито, делая пометки в блокноте. — Еще один вопрос, полковник. Зачем нам ждать три месяца? Обычно мы караем немедленно.
— Я хочу, чтобы это задержалось в головах людей, чтобы они задумались.
ГЛАВА 57
Я был с ног до головы плотно закутан, как любой крестьянин с севера перед лицом надвигающейся жестокой зимы. У меня отросла длинная жидкая бородка, волосы стали сальными от грязи, а лицо исцарапано колючим снегом и покраснело от ветра, который день и ночь обдувал мое лицо. Я вел странное существование. Моя талия сильно уменьшилась в объеме, и мне пришлось пробить гвоздиком два новых отверстия на ремне, чтобы удержать болтающиеся на мне брюки. Моя одежда была насквозь пропитана всеми запахами мест, в которых я бывал в течение дня: железнодорожные станции, углы улиц, отдаленные фермы, стойла для лошадей и свинарники.
Я передвигался так, как это делают пьяницы, с трудом переставляя опухшие ноги, говорил что-то нечленораздельное, если ко мне обращались, и зевал во весь рот, из которого исходила отвратительная вонь. Я курил тоненькие самокрутки, свернутые из газетной бумаги, и дрейфовал в толпе таких же грязных, никому не нужных душ.
Но таким я выглядел днем. Это был мой облик, специально придуманный, чтобы ввести в заблуждение полицию. Мои фотографии преследовали меня везде. Конечно, без маскировки любой узнал бы меня, поэтому я держался ближе к тем районам города, где дети старались избегать незнакомцев, а мужчины были мрачными, голодными, никому не известными чужаками, грешными и судимыми, которые сбивались в кучу, как мусор, который несет ветер.
По ночам я тайком пробирался в ванную комнату при гостинице или ресторане. Обычно меня останавливали и позволяли войти только после того, как я обещал немедленно уйти. Внутри я открывал свой чемодан, мылся, переодевался в чистую опрятную одежду и пиджак и всякий раз удивлялся, насколько иначе со мной обращались, когда я выходил, заставляя менеджера гадать, куда же подевался тот нищий.
В Тьенджине я посетил десять университетов, встретился с лидерами клуба «Ядовитое дерево», произнес речи, разоблачающие мрачные секреты Шенто и его хозяина-тирана Хэн Ту. Я постоянно говорил о своей новой политической партии и призывал к первым свободным выборам этим летом, когда в Пекине соберется пятнадцатый съезд партии, чтобы в который раз принять свои штампованные резолюции.