Много лет спустя Андрей в шутку описывал Льву Филатову игру старшего брата: «Николай был ярчайшим представителем стиля „бури и натиска“. Представьте, бежит он по правому флангу с мячом, и на пути его вырастает защитник. Что, вы думаете, предпринимает Николай? Он берет защитника за шиворот, пользуясь своей немалой силой, переносит его на беговую дорожку и бежит дальше к воротам…»
Более серьезно, но в похожих красках отзывался о нем Петр: «Это ж сущий дьявол был! Скорость, напор, жажда борьбы невероятные. Удержать его ох как трудно было».
Зимой поддерживать форму Николаю помогал русский хоккей. На льду он тоже действовал в нападении, становился чемпионом Москвы в 1927-м и 1928-м, РСФСР — в 1932-м и 1934-м, СССР — в 1933-м. Участвовал в Международной рабочей спартакиаде 1928 года в Норвегии, где сборная СССР не знала себе равных, причем в ее состав входили как раз временно переквалифицировавшиеся футболисты.
Быть может, на зеленом поле на фоне иных технарей Старостин действительно смотрелся несколько прямолинейно. Но ведь не зря же он в течение четырнадцати сезонов входил в сборную Москвы, включался в сборную РСФСР, а чемпионом РСФСР был четыре раза: в 1922, 1927, 1928 и 1931 годах. На его счету шесть неофициальных (то есть не вошедших в реестр ФИФА) матчей за сборную СССР. Бывал Николай ее капитаном, забил один гол — в ворота Турции в 1933-м на московском стадионе «Динамо». Константин Есенин писал о той встрече: «По ходу игры турки реализовали два штрафных, данных турецким судьей Кемалем Халим-беем, Николаю Старостину с подачи Петра Дементьева удалось отквитать только один гол».
Сам Николай Петрович рассказывал о себе так: «За мяч я всегда боролся горячо и, чего скрывать, вратарям покоя не давал. Шел на столкновения с ними, как говорят, „действовал в тело“». Однажды после матча Ленинград — Москва он зарубился на словах со своим старым товарищем, известным вратарем Николаем Соколовым, и пообещал ему, что в следующий раз не будет щадить лежащего голкипера и перепрыгивать через него. Однако остыл и впоследствии не выходил за рамки дозволенного. Да и с ним самим оппоненты порой не церемонились. Андрею Петровичу запомнилась игра в столице Австрии между сборными Вены и Москвы: «Мощного сложения австрийский вратарь вывел из игры бросками в ноги троих наших игроков. У бровки поля лежал с поврежденным голеностопом Николай Старостин…» У болельщиков он имел прозвище Апень (от слова «аппендицит» — потому что во время игры часто держался за правый бок).
К дисциплине старший брат относился очень щепетильно и долго не мог забыть случая, когда сам же ее нарушил. Как-то раз жена приболела, и он взял на игру пятилетнюю дочку Женю. Усадил ее на стул рядом с воротами, которые сам же собирался атаковать, рассудив, что и за ребенком сможет наблюдать краем глаза и девочка будет постоянно видеть отца где-то поблизости. Но в какой-то момент малышка выскочила на поле навстречу отцу. Судья остановил игру свистком, сорвав опасную атаку команды Старостина…
Александр пошел по стопам Николая. Футбольные университеты он постигал в младших командах РГО. И конечно, первые отзывы о его игре звучали от старшего брата. Тогда в ходу были словечки: «Хорошо гнется, горбатится». Нынешнему поколению болельщиков они ничего не говорят, в ходу иная лексика, но надо понимать, что это были комплименты.
Только амплуа Александр избрал другое. В третьей команде «Красной Пресни» был центральным полузащитником (хавом), а в первый состав, минуя второй, вписался уже как защитник. В беседе с Константином Есениным Александр восстанавливал обстоятельства дебюта: «Не помню числа, но это была осень 1922 года. Я играл центрхава в третьей команде, но случилось так, что меня прихватили в дороге на товарищескую игру с „Орехово-Зуевом“. И поставили в защиту. В основной состав».