Пятью годами позднее Борис Натанович охарактеризовал современный русский национализм, поставив знак равенства между ним и «застарелым» великорусским шовинизмом: «Он ведь никогда не умирал и всегда был — крутой, махровый, настоянный на зоологическом антисемитизме, ксенофобии и презрении-неприязни к иноверцам, „гололобым“ и „чучмекам“. Добавьте к этому извечное наше желание „твердой руки“, „ежовых рукавиц“ и „раскаленной метлы“ — и вот вам готовенький русский фашизм, диктатура русских националистов во всей своей красе».
Отвечая на вопросы о России, политике, современном состоянии мира, Борис Натанович излагает свое мнение без оттенков и полутонов. Черное и белое. Фактически его интервью провоцируют читателя на действие — если не социальное, то хотя бы интеллектуальное. Они как бы говорят: «Я сделал выбор и твердо придерживаюсь его. Вам также следует определиться, на чьей вы стороне».
Иными словами, Борис Натанович, достигнув солидного возраста, остается на баррикадах и боезапас не экономит.
В одном из писем Г. Прашкевичу Борис Натанович не без юмора, но точно и ясно объяснил свой непреходящий интерес к политике. «Я „пикейный жилет“ с незапамятных времен, — написал он. — Как минимум — с начала 60-х. С тех пор, как сделалось ясно (до боли), что главная любовь моя, забота моя, терра моя инкогнита — Будущее, — есть функция и порождение моего Настоящего. И я не знаю, кто такие „архитекторы будущего“ („изобретатели будущего“, как писал Гэйбор), но я отчетливо вижу, кто суть компрачикосы будущего — жлобы и невежды, носители власти и силы, решатели судеб. Они и есть „политика“, во всей ее красе. Реализация пресловутой „равнодействующей миллионов воль“. Сперматозоиды будущего. Самое интересное и неконтролируемое, что есть в этом мире. История последних двадцати-тридцати лет подарила нам галерею обалденных портретов, деятелей поразительных, невероятных, более чем фантастических. Они оказались настолько фантастичны, что их даже предсказать никто не сумел, — бозон Хиггса в сравнении с ними просто чудо реальности. Горбачев, конечно, в первую очередь. Ельцин. Гайдар. Чубайс. Ходорковский. Откуда они взялись? Из какой немыслимой виртуальности? Из какого невероятного идеологического вакуума — носителя поистине „темного менталитета“ и „темной материи“, способной соткаться в фантастическую никем не предсказанную фигуру невозможного политика? Мы пережили невероятное, мы не всегда это понимаем. Сейчас-то всё снова устаканилось, энтропия возросла в нужной мере, но нельзя сказать, что стало неинтересно. Очень даже интересно! Ведь мы можем успеть дожить до нового катаклизма и увидеть, как формируется будущее…»
6
Многим миллионам читателей братья Стругацкие известны прежде всего как писатели-фантасты. Но немало времени и сил они отдавали организации литературного процесса.
Еще в советское время Стругацкие, особенно старший из братьев, покровительствовали талантливым писателям-фантастам, помогая им советом, «проводя» их тексты к печатному станку.
Оба вели писательские семинары.
Правда, Аркадий Натанович бывал на московском семинаре не столь уж часто. В большей степени он являлся духовным лидером, вдохновителем. Регулярную работу семинара налаживали Михаил Ковальчук, Георгий Гуревич, Евгений Войскунский и особенно Дмитрий Биленкин. Однако некоторые семинаристы бывали у Аркадия Натановича дома и время от времени могли получить от него рукопись неопубликованного произведения. Иногда — на несколько дней, а иногда — всего на ночь. Это само по себе давало очень много. Особенно в годы, когда Стругацких не издавали и их первоклассные тексты лежали в столе. По словам Эдуарда Геворкяна, Аркадий Натанович время от времени говорил участникам семинара: «Не печатают — пишите в стол. Ничего страшного. Потом это будет востребовано».
Разбором конкретных произведений в рамках семинара Аркадий Натанович занимался редко. Лучших фантастов, вышедших из московского семинара, — Владимира Покровского, Эдуарда Геворкяна, Бориса Руденко, Алана Кубатиева, Александра Силецкого, Виталия Бабенко — не назовешь приверженцами одной писательской манеры, единого стиля или даже единой идеологии. Влияние Стругацкого-старшего на семинаристов было, большей частью, чисто человеческим. По словам того же Эдуарда Геворкяна, «основные требования, которые предъявлялись „семинаристам“, практически совпадали с критериями так называемой реалистической прозы, за единственным и очень важным исключением: сюжет должен быть оригинальным. Малейший намек на похожесть рассматривался как слабина».