Ефремов мог себе это позволить еще и потому, что в содержании написанного им отталкивался от всем известной в СССР идеологии, но все равно это удалось ему лишь частично, так как совсем отказаться от описаний он не смог, а «точки зрения» персонажей вопреки психологическому правдоподобию часто были подобны современным (иногда для упрощения лекций, там, где их не удалось избежать, а иногда потому, что поэтика романа подчинялась общим принципам соцреализма, и поведение героев — напр., склонность к ораторству — должно было соответствовать поведению в других современных романах). Несмотря на то что «Туманность Андромеды» была решающим шагом в сторону новых перспектив научной фантастики в СССР, она осталась еще утопией старого типа, по крайней мере, социальной утопией, так как технологические проблемы Ефремова не интересовали, и сфера техники «Туманности…» последовательно представлена как часть «фона» действия. Утопиями еще оставались произведения, непосредственно продолжающие мысль Ефремова (напр., «Каллисто» (1957) и «Каллистяне» (1960) Мартынова, «Мы — из Солнечной системы» (1965) и «На прозрачной планете» (1963) Гуревича, «Возвращение» Стругацких), но к концу шестидесятых годов работа была выполнена.
Советские фантасты 60-х годов, — пишет А. Бритиков, — пришли к определенному согласию относительно главных черт будущего. Они единодушны в том, что человечество в силах избежать ядерной катастрофы; что в разных странах социальная революция осуществится разными путями; что не может быть и речи о тотальной урбанизации, о всепланетном городе под стеклянным колпаком, наоборот: при коммунизме человек вернет утраченное единство с природой; что цветущая Земля откроет космическую, самую важную главу в истории человечества{{112, 307}}.
(Отметим отчетливую связь с решениями XX съезда и противостоящий сталинистскому взгляд на окружающую среду.)
Но этот фантастический «мир» никогда бы не сформировался в советской НФ, никогда бы она не стала не то что популярной, но попросту читаемой в Польше и западных странах, если бы не ясно выраженное голосами критиков и совпадающее с кампаниями XXI (январь 1959 г.) и XXII (октябрь 1961 г.) съездов желание партийного руководства: пишите о Коммунизме, представляйте Коммунистическое Будущее! Как это ни парадоксально, но никто — ни в правительственных кругах, ни среди читателей, ни даже среди писателей, по крайней мере, поначалу, не считал эту тему в точном значении этого слова фантастической. Наоборот: это должно было быть в полном соответствии с принципами соцреализма «отражение действительности в ее развитии». Объективное, сбывающееся в общем и буквально.
По мнению большой группы критиков-консерваторов «научность» фантастики, толкуемая как исполнение простодушно понимаемых познавательных заданий и непосредственная доступность вытекающих из этих заданий результатов, по-прежнему является обязательной на любом смысловом уровне произведения — от мельчайшей научно-фантастической идеи до последнего идеологического нюанса — и этим принципиально отличает советскую НФ от западной. «Смотрите, какая получается стройная концепция. Англо-американская фантастика становится все менее научной (менее научной — ненаучной — антинаучной, все та же логическая цепочка). <…> В то же время советская делается все более научной. В такой концепции на первый взгляд есть даже определенный идеологический смысл»{{104, 276}}, — иронизировал имеющий другое мнение и хорошо знакомый со словом «антиреализм» Всеволод Ревич. Писать о Коммунизме для консерваторов значило лишь сменить тему — художественная футурология вместо инженерии. И смириться с отказом от явно бессмысленных ограничений, касающихся времени и места действия. После старта спутника (1957 г.) и полета Гагарина (1961 г.) абсурдом было бы выступление против «космических фантазий», о которых цитированный выше О. Хузе с удовлетворением писал, что они, «к счастью», уже почти исчезли из издательств СССР. Хотя и здесь не обошлось без сопротивления. В 1958 г. на Всероссийском совещании по научно-фантастической и приключенческой литературе писатели старшего поколения запротестовали против того, чтобы «фантастику гнали кнутом за границы Солнечной системы»{{65, 264}}. С. Сартаков грубо напал на «Туманность Андромеды»: