После XXII съезда КПСС в 1961 г. снова появилось и совершенно вульгарное понимание роли НФ. Проявилось оно, например, в редакционном вступлении, которое «Техника — молодежи» предпослало своей анкете «Говорят фантасты — разведчики будущего», где среди прочего утверждалось, что
Научная фантастика впервые получила, если можно так выразиться, точную программу своего движения вперед. Ею стала программа нашей Коммунистической Партии — реальная, жизненная перспектива нашего советского общества, стремящегося к коммунизму{{73}}.
А сейчас я должен вернуться к цитате В. Ревича о «научности» фантастики. В связи с атакой на «теорию предела» возникла необходимость по-новому обозначить границу между буржуазной и социалистической фантастикой. Раньше все было просто: если произведение не толкует о вещах, реально претворяемых в жизнь, значит — «витает в облаках», не имеет познавательной ценности, является антиреалистическим. «Реально» означало «идут исследования в лабораториях». И только вторым критерием была верность принципам марксизма-ленинизма. Третьим — соответствие наукам, признанным правоверными. Теперь же начал действовать «полет мечты», слишком много дисциплин вернулось в науку (физика, признающая теорию относительности, кибернетика, генетика), чтобы можно было рисковать, чтобы делать оценки, исходя из научных симпатий писателей. Актуальным критерием идеологической чистоты произведения должна была остаться лишь верность диалектическому материализму.
Марксистская философия понимает историю человечества как неустанное развитие производительных сил, соответственно воздействующее на изменение форм собственности и далее на все сферы права, быта, искусства, религии и в конечном счете — на личности отдельных людей, учитывая, однако, тот факт, что некоторые элементы изменяются настолько медленно, что могут показаться вечными. С этим считались далеко не все, но тем не менее было замечено, что западная фантастика, даже если серьезно занимается будущим, мало что может сказать об изменении форм собственности и других основных общественных институтов.
Таким образом, во взглядах на фантастику произошел поворот на 180 градусов. Несколько лет назад вредное подчинение капиталистическим идеологиям заключалось в том, что фантастические элементы мира в некоторых произведениях были мало похожи на элементы реальной действительности, — теперь же беда тому, у кого будущее слишком приближено к настоящему (конечно, следует учитывать и частичное изменение предмета фантазирования: от изобретений и технических приборов к общественным мотивам). Хорошо, если критик действительно более-менее придерживался принципов марксизма в оценке, как например Владимир Дмитревский, который так писал в 1959 году о детской повести В. Мелентьева «33 марта», описывающей приключения пионера, случайно перенесенного в будущее:
Регистраторша, вызванная международной комиссией ученых, исследующих «размороженного» Голубева, представляет собой идеальный тип маленького канцелярского бюрократа, для которого важна не сущность дела, а форма его записи <…>. Зачем внушать своим маленьким читателям, что через много, много лет, когда они, эти читатели, уже станут взрослыми, закончат построение коммунистического общества, будут управлять климатом, разрабатывать лунные шахты и т. д., бюрократизм — сильный и агрессивный, как размножившийся на обочине дороги лопух, останется как пятно на теле человечества{{63, 119}}.
Неизмеримо хуже было, когда за дело брались горячие головы, распространяя новые принципы оценки на проблематику личности героя, забывая о том, что диалектика говорит об изменяемости всего в философском смысле, а не для практических нужд общественной инженерии. Вот мнение одного из участников дискуссии в «Неве», В. Е. Львова:
Есть тут еще одно недоразумение. Стремясь отойти от слащавой сусальности, изображают людей будущего обремененными «пережитками в сознании», оставшимися от прежних формаций. Я понимаю так, что через двадцать лет, когда будут созданы основы коммунизма в нашей стране, какая-то доля «пережитков капитализма», может быть, и останется. Возникнут тогда, может быть, и новые пережитки. Но меня интересует сейчас та зрелая фаза коммунистического общества, когда со всеми и всякими пережитками будет навсегда покончено. Ведь не могут же пережитки оставаться вечно! И, больше того, я глубоко убежден, что еще до конца этого столетия на планете нашей общественный воздух очистится настолько, что любые дисгармонии — будь то в политике, экономике, идеологии или в частной жизни людей — будут выметены железной метлой истории{{14, 168}}.