Этот фон подчеркивает универсальный характер варианта Стругацких, которые действие своего нашествия разместили «за семью горами…» в особой Аркадии с реалиями небольшого, имеющего в прошлом войну и фашизм, а теперь демократического, зажиточного государства, где граждане носят позаимствованные из греческой мифологии имена. И пришельцы другие, и идея: «Что бы произошло, если бы марсиане жаждали не крови, а… скажем, желудочного сока?» Если бы не воевали и никого не убивали, а сохраняли в делах, интересующих «маленького человека», status quo и ограничились в принципе лишь захватом высшей власти, используя жесткие меры — и то руками людей — исключительно в случаях, мешающих нормальному производству этого сока (ликвидация торговли наркотиками)? Вполне возможно, что ничего бы не произошло. «Маленький человек» согласился бы на роль скотины. Интеллигентов, желающих сражаться во имя столь неясных целей, как «честь человечества», «сохранение культуры», простой народ сам бы выдал марсианам. Те же, чтобы не растрачивать ценных «сокопроизводителей», отпустили бы их, для лучшего пищеварения предлагая создать легальную оппозицию. «Мысли и чаяния простого народа»{{4, 572}} не знают высших стремлений. Марсиане, если бы они обеспечили спокойствие, достаток и оставили телесные оболочки людей в покое, могли быть уверены в их лояльности.
Историю, содержащую столь горький и чуждый общественной российской мысли, всегда идеализирующей «народ», вывод, излагает в своих записках провинциальный учитель астрономии, бывший фронтовик. Этот антигерой беспокоится исключительно о том, выплатят ли ему пенсию, и о коллекции почтовых марок, а огорчает его лишь непутевое поведение дочери. К запискам не приложены никакие комментарии. Рассказчик компрометирует себя сам. В отличие от лагинской сатира Стругацких, еще более язвительная, демаскирует явления, не ограниченные ни государственными, ни конституционными границами.
Проанализированные произведения, особенно «Улитка на склоне», оказались на этом этапе творческого пути братьев пиком интеллектуальной и художественной отваги. Бескомпромиссный пессимизм, открытое признание слабости своей прослойки не повторятся. Стругацкие наконец дадут своим интеллигентным героям шанс на победу. Преодоление зла будет происходить при одновременном введении в повествовательную действительность сказочного элемента. Силой, нарушающей равновесие диктатуры, будет сверхчеловек, представленный скорее в условности сказки, нежели в условности НФ, но всегда резко контрастирующий с нашим жизненным опытом. Герой произведения может быть свидетелем его появления, может быть им самим.
Для этого Стругацким потребуется еще больше гражданской отваги. Они частично откажутся от художественных экспериментов, не будет элементов надреализма или поэтики абсурда (если не считать дописанного продолжения «Понедельника…»). Быть может, опасаясь утраты массового читателя и настроенного на удовлетворение массовых потребностей издателя, они прибегнут к сенсационной, приключенческой, молодежной традиции. В результате станут более прозрачными политические аллюзии и легко локализуемый сатирический адрес.
Действительность «Гадких лебедей» («Времени дождя») складывается из элементов, позволяющих разместить ее во времени и пространстве современного мира в соответствии с чувством здравого рассудка и ежедневности. Вот только конкретное название государства, во главе которого стоит «Господин Президент», является загадкой, которую можно попытаться разрешить, но найти конкретные доказательства правильности своих домыслов не удастся. Подобный эффект встречается в НФ, посвященной «параллельной истории». Элементы, явно намекающие на советскую современность, перемешаны с другими, указывающими другие адреса. С одной стороны, диктатура Президента имеет форму «культа личности» сталинского типа, но, с другой, опирается на «Легион Свободы», фашистских боевиков типа СА или «чернорубашечников» (но снова обмундирование в медные шлемы и золотые рубашки исключает тождественность с организацией, существующей исторически). Страна воевала (с гитлеровскими фашистами!), ход войны был следующий: катастрофическое поражение устаревшей, зато насыщенной политической жандармерией армии, частичная оккупация, освобождение и победа. Это история будто бы СССР — но затем эта война превратилась в гражданскую. Доказать, что это аналог советской действительности, не удастся. Но столь же трудно найти иной. Это могло бы быть южноамериканское государство, поскольку коммунистическая партия действует там нелегально, форма правления — президентская, полицейские используют «харлеи», но как тогда объяснить тот факт, что власти здесь хотят непосредственно управлять литературой и искусством, литературная критика имеет соцреалистическую методологию, портреты рисуют с орденами (как в живописи пятидесятых годов) и запрещены труды Шпенглера. Перечисление только этих противоречий доказывает, что Стругацкие в описываемом мире так перемешали элементы реальной истории, чтобы на обвинение в антисоветских аллюзиях всегда нашелся контраргумент, но одновременно были видны и знакомые факты.