Наконец Рубен остался один, почти ослепший. Кое-как собрал свои вещи и положил в карман растоптанную оправу от очков.
На следующее утро он остался в постели.
— Разве тебе не нужно в школу? — спросила мать, но Рубен сделал вид, что спит.
Мама принесла ему завтрак — яйца, помидоры и сыр — и оставила рядом с кроватью. Рубен все это посолил, съел и заснул уже по-настоящему.
Проснулся он от воплей родителей.
— Тогда перестань пить, идиот! — кричала мать, стоя в дверном проеме, а отец то выбегал из дома, то снова влетал внутрь.
Рубен пошел за отцом под навес, где вовсю дымил тонир. Тонир служил для выпечки хлеба, но отец бросал в его огненную полость свои книги.
— Они не ценят мою работу, они не платят мне денег, они отдают все заказы этим козлам и бездельникам из Еревана! — гремел он, швыряя в огонь томик за томиком.
Рубен вернулся в дом и взглянул на почти опустевшую полку. На ней остался лишь толстый том «Армянской национальной истории» — он очень любил эту книгу, изданную в короткий период независимости между османами и Советами.
Однажды Рубен услышал историю о том, как турки жгли армянские деревни и местные жители спасали из огня только самое необходимое. И некоторые предпочли вытаскивать книги; трудно поверить — даже детей бросали на произвол судьбы. «Жизнь может начаться и снова, — рассуждали они, — а вот утраченную историю народа уже не вернешь».
Отец продолжал орать все громче. Он вбежал в комнату и схватил последние остававшиеся на полке книги — ту самую историю, которую любил Рубен, и стихи, что нравились брату. Если бы Аво был дома, им бы удалось спасти если не все, то большую часть книг. Но Аво нигде не было.
Тот пришел домой к ужину. Рубен молча сидел за столом. Отец уже спал, а мать на одной ноте оправдывала мужа:
— Он так много работал всю жизнь, он хороший человек, и у него доброе сердце…
Аво спросил ее, что случилось, и та объяснила, что отец, оставшись без работы, побросал все книги в тонир.
— Что, все до одной? — удивился парень.
— Остались лишь те, что лежали у Рубена.
Аво нахмурил лоб и посмотрел на брата. Увидел скрепляющую оправу проволоку, потрескавшиеся линзы.
— Я ими мух бил, — отозвался Рубен, глядя в тарелку.
— У его отца такое доброе сердце, — не унималась мать, словно хотела убедить себя в том, что это правда. — В Армении никогда еще не было столь великого сердца…
Учитывая испепеленную в тонире историю, трудно было проверить, так ли это.
— О, взгляните, кто изволил нас посетить! — воскликнул товарищ В. на следующее утро, постукивая по циферблату своих часов.
Класс наполнился хихиканьем.
— И не трудно бы вам счистить грязь, прежде чем войти? Все остальные приходят вымокшими, вы же — еще и грязным!
Рубен потопал ногами, чтобы стряхнуть налипшую на ботинки глину, и направился к своей парте. Каждый его шаг сопровождался скрипом и хлюпаньем. И — хихиканьем.
— Как я вам уже объяснял, — продолжил товарищ В., не обращая внимания на шум в классе, — как я вам уже объяснял, гипотенуза не может быть по своей длине меньше любого из катетов. Давайте попробуем вообразить обратное. Представьте себе треугольник с гипотенузой короче катетов. Тогда более длинный катет сам превратится в гипотенузу, оттеснив ее в значение катета. Как видите, и здесь без жульничества не обойтись.
Рубен насторожился. Слово «жульничество» служило детектором — товарищ В. любил рассказывать историю о том, как он играл в нарды с отцом Рубена.
— А ведь мне совсем и не нужно было жульничать в игре! — воскликнул товарищ В. — Я был лучшим в нашем состязании, и лишь страх проиграть отвлек мое внимание. Это неплохой урок для всех нас, не так ли? Победить должен был я! А тот… вот его наследие! Посмотрите-ка на его сынка, которого папаша не в состоянии отправить вовремя в школу!
Смех перерос в рев. Рубен уколол себя в ладонь карандашным грифелем, но вдруг смех прекратился. Стало так тихо, что можно было расслышать, как на пол падают капли с курточки Рубена. Все хором, включая товарища В., повернулись к двери.
Один из одноклассников, как раз тот, что несколько дней назад растоптал очки Рубена, стоял, изогнувшись в нелепой позе, — его держал в заломе Аво. Обхватил за поясницу, словно железным поясом сковал. Мальчишка хотел было закричать, но в его легких совсем не осталось воздуха.
— Отпусти его! — крикнул товарищ В. — Отпусти немедленно!