— Боже! Боже! — вскричала узница и, отвернувшись, протянула руки, словно ища защиты.
Благочестивый Никодим глубоко вздохнул, сдерживая пламя, вспыхнувшее в сердце.
— Это София гречанка, — спокойно сказал он Симиону. — Когда-то мы оба знали ее.
Второй конюший отстранил рабыню и шагнул к бритоголовому. Зацепившись шпорой за желтые шелковые шаровары одалиски, он рванулся, оттолкнул ногой цеплявшуюся за его колени женщину и обхватил Ионуца. По тому, как юноша сжимал рукоятку кинжала, он понял, что тот снова готов ринуться в схватку.
— Уведите хлопца в сторону, — распорядился старый Маноле Ждер. — Нехристи идут на нас.
Торопливо собрав янычар, Сулейман-бей повел их на противника. Седые воины, час тому назад срезавшие камыши в протоке, шли теперь в бой, как умелые рубаки. Сучавские гости и мореходы тоже выстроились, и оружие их сверкало в лучах полуденного солнца.
Жалобное стенание, звучавшее позади них, внезапно переросло в вопль отчаяния. Гречанка, выпрямившись, вырвала из рук княжеского служителя саблю, мигом повернула ее рукоятью к земле и бросилась на острие. Сталь пронзила ей горло. Она осталась лежать на земле, протянутые руки ее бились, словно она уже плыла по реке вечности.
Услышав вопль, люди повернули головы и увидели все. Старый Ждер провел рукой по лбу и громко закричал, приказывая отступить к Килийской крепости, ибо вся эта затея уже не имела смысла. Он это понял давно; а другие, казалось, все еще не понимали.
Гнев Маленького Ждера, во сто крат усиленный отчаянием, нашел поддержку в ярости казначея Кристи. Грозно выглядел также благочестивый Никодим, у которого из-под клобука свисали, извивались и бились на ветру длинные космы. Второй конюший находился рядом, оберегая и защищая его.
В этот тяжкий час, когда люди могли погибнуть во имя несбыточных грез влюбленного юноши, сохранял спокойствие один лишь старшина Некифор Кэлиман, стоявший рядом со старым конюшим.
— Чур тебя, нечистая сила! — воскликнул он, обратясь к своему приятелю. — Надо удержать их и поворотить к крепости. Такие безумцы, разгорячившись, могут погибнуть все до последнего, оттого что мы, разумные, оказались безумнее их.
Схватка прекратилась столь же странным образом, как и началась.
Ионуц, Симион и Никоарэ пуще всего старались добраться до Сулейман-бея. Но как только они приближались к нему, на пути оказывались янычары. Тут вырвался вперед татарин Георге Ботезату. Сделав прыжок, он остановился, вскинул кверху кинжал, держа его за острие, и метнул в просвет между подбородником шлема и кольчугой Сулейман-бея. Владыка Орманлы-гьол рухнул без звука лицом вниз. Черной лужей растеклась под ним гнилая кровь. Янычары поняли, что эта кровь — знак кары господней, и. побросав оружие, закричали:
— Алла, алла!
Так завершилось ученичество Ионуца Ждера.
После этого, согласно повелению князя, Ионуц явился ко двору. В день пятнадцатого октября князь Штефан находился со своей свитой в Яссах. Конюший Маноле Ждер смиренно испросил дозволения господаря, чтобы его младший сын не обнажал головы, когда будет стоять на коленях и вымаливать прощения за свои безумства. Князь усмехнулся и шепнул на ухо сыну несколько слов. Александру-водэ поднял ладонь к усикам и отвернулся.
Двадцатого октября Ионуц Ждер предстал с обнаженной головой перед матерью, боярыней Илисафтой. Конюшиха горячо обняла его и поцеловала, затем, осмотрев Ионуца, подняла глаза к образам и принялась креститься.
Двадцать первого октября благочестивый Никодим с печалью вернулся в монастырь и вошел в свою келью, где на столике у оконца еще лежал Часослов. Прежде чем открыть его и прочесть святую молитву, инок обмакнул орлиное перо в чернила и обозначил на обратной стороне переплета день своего возвращения, после чего добавил на память о происшедшем:
«Когда мы были в турецкой земле».
Белый источник
ГЛАВА I
Когда случилось великое землетрясение
Время близилось к полудню: солнце заливало нестерпимым светом серые стены крепости. Знойный воздух застыл недвижно. Ни дуновения ветерка. Над землею простиралось белесое небо.
Вот уже три недели не выпадало ни капли дождя. На равнине крестьяне не могли надеяться покосить отаву. Как всегда в засуху, эта радость была доступна лишь жителям горных селений. Был день усекновения главы Иоанна Предтечи. Горцы в Княжьих Яслях и в Тимише, под Рарэу, и в Хангу сговорились выйти завтра всем — от мала до велика, и начать косьбу шелковистой муравы, именуемой в этих местах «оленьей усладой».