Повернувшись к столу, монах взял лист бумаги, обмакнул перо в чернила и начертал какие-то знаки. Охотники, округлив глаза, неотрывно смотрели на них. Архимандрит сложил бумагу, протянул к огоньку лампады палочку красного воску и скрепил им края. Сняв с безымянного пальца левой руки перстень, он приложил печатку к воску.
— Онофрей и Самойлэ, — проговорил он, глядя поочередно на охотников, — вручаю вам эту грамоту. Передайте ее завтра в руки его милости пыркэлаба Луки Арборе в Нямецкой государевой крепости. И помните, что в ней начертано повеление нашего государя князя Штефана. Да благословит вас господь. Целуйте руку и отправляйтесь.
ГЛАВА III
Видения и рассказы полоумного Стратоника
«Полоумный чернец», как называли все в Сучаве отца Стратоника, вышел из крепости через большие ворота. Полуденное солнце сияло в вышине. Очутившись в поле, он на мгновение остановился, повернулся лицом на запад и несколько раз шмыгнул носом, принюхиваясь к резвому ветерку, тянувшему со стороны гор. В той стороне над пущами висела дымчатая мгла. Стратоник о чем то задумался, качая головой.
— До вечера дождя не будет, — рассуждал он. — Успею еще вернуться. Преподобный Амфилохие не ляжет на свое ложе шириною с ладонь, покуда я не вернусь и не выложу ему все новости. Придури у этого монаха побольше чем у меня. Иной радости не ведает — только бы знать ему все, что делается и о чем говорят на свете.
Он торопливо шел по тропинке среди старых камней, опустив голову на грудь и бормоча что-то про себя, но при этом внимательно оглядывал окрестности. Он видел их словно в кривом зеркале, но чутко улавливал любое движение. Впрочем, придворные давно заметили, что за безумием монаха таилось причудливое понимание вещей. А возможно, повадки его были своего рода личиной, скрывавшей не то робость, не то хитрость.
В виду города, на повороте, где тропинка спускалась в овраг, Стратоник поднял мутные глаза и долго всматривался в восточный край небосклона. За Серетом, а то и дальше — за Прутом, и стороне Днестра клубилось пыльное марево. Со дна оврага, из почти высохшего болота, покрытого зеленым саваном ряски, донеслось внезапное кваканье лягушек. Обычно в такое время этих тварей не слышно. А вот они еще раз заквакали, потом смолкли.
«Быть большому дождю, — размышлял Стратоник, устремив взор на восток. — Вот в Сучаве удивятся, слушая слова убогого инока, предрекающего дождь. И еще более удивятся, когда немного позднее польют потоки. Откуда им знать, что лягушки уведомили об этом блаженного?»
Ха! Ха! Зато как возрадуются нищие и перепуганные обитатели далеких мест, на краю глухих степей Украины. Там скот давно бродит на воле в поисках воды и пастбищ. А бедный люд каждое утро затягивает потуже пояс. В остатки муки они примешивают глину. Из этого дальнего края, из кротовых нор одной из деревень сбежал некогда Стратоник, достигнув поры разумения. Когда он был мальцом и жил в том селении, его звали Саввой и он вместе с другими ребятами пас скот. Как и теперь, раз в семь лет этот край подвергался засухе. Зато в остальные годы земля давала столько, что люди не знали, куда девать урожай. Некому было продать ни пшеницы, ни ячменя, ни проса. Отъедались, безрассудно расточали добро. Иные научились курить вино из хлеба. Благоразумие подсказывало, что в эти шесть лет надо собирать запасы на седьмой год, ибо в голодное время человеку хочется есть еще больше, чем в годы изобилия.
Но опыт изменчивой и горемычной жизни давно научил их, что хлебные ямы становятся добычей разбойников и татар. Именно в скудные засушливые годы нападали ногайцы и голодные толпы украинцев и отнимали у них спрятанные запасы.
В лето 1444-е, когда повсюду говорили о великой войне против язычников, Савва жил вблизи татарских владений на Днестре и был обычным деревенским пареньком. Родное селение звалось Пригорень. Когда по другим селам зазвонили набатные колокола и на вершинах холмов поднялись маячные дымы, возвещавшие о том, что степняки опять вышли на грабеж, люди побросали землянки и, подгоняя скот, попрятались в непролазных болотах и камышах, чтобы переждать беду.
Тогда-то Стратоник, в миру Савва, пятнадцатилетий отрок, стал понимать голоса земных тварей — зверей и птиц. Скотина ревела, словно чуяла близость волков. Псы выли меж землянок, заранее оплакивая погибших. Как только люди скрылись в камышах, скотина перестала реветь и псы замолчали. Когда на гребне холма показывались татарские всадники, как будто подпирая копьями небосвод, никто не мог бы догадаться, что в низине прячутся христианские души. Но тут откуда-то на крыльях ветра принеслась стая чибисов. Кружа над метелками камышей, они стали удивленно перекликаться, словно показывая: «Тут! Тут!» Всадники тотчас закричали, созывая своих. Отряд спустился в низину, и татары стали прощупывать камышовые дебри копьями. Одно из копий с железным крюком угодило в плечо Саввы. Паренек повернулся на бок и погрузил лицо в болото, чтоб заглушить крик боли. Многие селяне испугались и вышли со своим скотом.