— Готов смиренно выслушать приказ, — ответил Яцко. — Дозвольте только отложить беседу до другого раза. Решать будем после того, как узнает обо всем и наш князь.
— Тут речь не о князе, а о дочке твоей, — настаивал ворник. — Отдаешь или не отдаешь ее?
— Дочь наша еще не достигла положенного возраста. И надобно испросить дозволения господаря. И еще добавлю со всем почтением, какого достойны такие высокие сановники господаря, что я никогда не торгуюсь и не назначаю цену на товары после второго кубка. А нынче, коли я еще не сбился со счета, мы осушили, пожалуй, и больше.
Стратоник, должно быть, вел счет кубкам. Высунув голову из-за столба галереи, он с ухмылкой доложил:
— По счету выходит не два, а два раза по двенадцать.
Ворник кинул в него кубок:
— Сгинь, поповское отродье!
Затем решительно повернулся к боярину Яцко.
— Слушай мое повеление. Отдай девку.
Яцко погладил седую бороду и, внезапно умолкнув, опустился в кресло.
— Господарь не дозволяет? — понизив голос, навалился на него Исайя-ворник. — Помни, Яцко Худич, что друзей заводить надо загодя. И еще знай, Яцко Худич, что времена меняются и люди тоже не вечны.
— Верно, — вздохнул Яцко.
— А вот мы, боярство исконных, древних родов, вечны! — прогудел, топнув ногой, Исайя.
Это случилось минувшей осенью, то есть в начале 1471 года от рождества Христова. Оба боярина — ворник и кравчий — долго бранили Худича. А тот, сложив руки на груди, молча терпел, глядя, как заходит солнце в волны Серета. Когда солнце скрылось в волнах реки, явился холоп, неся серебряный поднос от имени супруги боярина Яцко. Она посылала гостям краснощекие яблоки, именуемые «королевскими», которые, как известно, успокаивают кровь.
А в десятом часу ночи благочестивый Стратоник рассказывал своему старцу в низкой его келье в княжеской крепости о веселом пире и боярском собрании. Больше всего смеялся он, вспоминая свои собственные слова. Но владыка Амфилохие пуще смеялся речам ворника Исайи и даже пожелал услышать их еще раз в точности. Затем, преклонив колена у иконостаса, немного помолился и ровным шагом пошел справиться, не бодрствует ли еще князь.
Никто не узнал об удивительных новостях, привезенных Стратоником, ибо он тут же уснул в своей келье и сразу все забыл.
В полночь, когда гости Яцко Худича, въехав в Сучаву, стали разъезжаться по домам, Атанасий Албанец со своими ратниками остановил ворника и кравчего, ехавших вместе и продолжавших весело переругиваться, и предложил им следовать за ним. Вельможи потянулись было к саблям, но стражи тут же приставили к ним копья с двух сторон. Двое служителей схватили коней под уздцы. Другие обезоружили четырех боярских слуг, ехавших следом. В ту же ночь были обысканы сучавские дома бояр. Тотчас поскакали в боярские усадьбы всадники, чтобы захватить лари и сундуки с бумагами. Гонцы Нижнемолдавского наместничества и котнарские посланцы великого кравчего были доставлены в трехдневный срок к преосвященному Амфилохие на исповедь и крестное целование.
Так незатейливый рассказ убогого инока без всякой его помощи помог архимандриту раскрыть тайну, которую он в скором времени и поведал господарю. А заключалась она в том, что Исайя и Негрилэ три года назад получили грамоты от беглеца Петру-водэ, обезглавленного позднее Штефаном в секейской земле. И, получив грамоты, они написали ему ответ.
Найдены были также грамоты, написанные всего за два дня до их сватовства Раду-водэ Валашскому, и в этих грамотах сообщалось «светлому избавителю молдавского боярства», что «тиран готовит рать к войне и совсем истощил страну. А когда он соберет эту рать, то спорить с ним будет поздно. Итак, задуманное доброе дело не терпит отлагательства». Доброе сие дело, не терпящее отлагательства, заключалось в возвращении Молдовы к «прежним свободным порядкам». «Ибо вот уже четырнадцать лет, как в молдавской земле настало стеснение, подобного коему не было от века. Но всевышний не допустит гибели исконных вольностей вотчинных бояр. Горе нам, коли господарь Раду-водэ запоздает и не свершит условленного и клятвой скрепленного дела. Останутся тогда в сем благодатном краю одни слуги тирана да смерды. Ибо такие настали скудные дни в Молдове, что черные люди без меры клевещут на своих господ. Дошло до того, что мужичье добивается правды у безмозглого князя, какого еще не знала молдавская земля и впредь не будет знать, если на то будет воля государя Раду-водэ и отца небесного, владыки неба и земли, видимых и невидимых тварей!»