Отшельник не ответил, выжидая, чтобы митрополит дал умирающему князю отпущение грехов и причастил его.
Государь еще дышал. Он устремил взгляд на схимника.
— О душа, отойди в мир забвения, — произнес старец.
Александру-водэ сомкнул веки и испустил дух.
У меня сердце колотилось от страха. Владыка митрополит, ослабев, опустился в кресло у изножия постели.
— Александру-водэ, — продолжал отшельник, кладя руку на лоб усопшего, — после тебя настанет в стране брань междоусобная, и люди забудут бога. А когда совершится сия кара и улягутся бури и неурядицы, из туч покажется молодой зубр, дышащий пламенем. И рога свои он обратит на восток.
Архимандрит замолк, тяжело дыша, как после трудного восхождения на гору.
— А дальше что? — спросил князь Штефан.
— Это все, государь. Конец доскажет само небо.
— Что стало с провидцем?
— Вернулся в свою пустыню. Никто больше не призывал его. А он по своей воле больше не спускался к людям. А над страной действительно пронеслись одно за другим бедствия, — столько, сколько было казней египетских.
— Жив ли еще старец?
— Нет, государь. С той поры минуло сорок лет. Но слышал я, что в той же глухомани обретается теперь его ученик.
— Он тоже ясновидец?
— Тоже. Такой уж дар у него, ибо избран господом. Уразумев все тайны и постигнув смысл жизни и смерти и ход небесных светил, он может заглянуть в будущее. Вот он и провидит.
— А ведомо ли тебе, где он обретается? Увидеть бы его.
— Государь, узнал я от твоего старого служителя Некифора Кэлимана, что отшельник жив, но открыть, где он живет, старшина не осмелился. Судя по словам двух его сынов, людей крепких духом, но не сильных разумом, можно напасть на его след в горной глуши под Кэлиманом, либо в пещере, искусно скрытой в теснинах Чахлэу. Если повелишь, государь, могу разведать место и путь к нему.
Князь махнул рукой у виска, словно хотел отогнать надоедливую муху. Некоторое время он стоял, нахмурив брови, потом очнулся.
— Ступай за мной, отец Амфилохие, — сказал он.
Монах закрыл молитвенник, но не погасил свечей. Господарь направился к креслу княжны Кяжны.
— Не ходи! — шепнула она, глядя на него расширенными от страха глазами. Затем, покинув свое кресло, преклонила колени перед иконой божьей матери.
Архимандрит последовал за князем. Штефан был в бархатной одежде, но не опоясан саблей. Шпоры его позвякивали на плитах галереи. Отроки, стоявшие у дверей часовни, подняли факелы, освещая путь. На дворе по-прежнему бушевала буря. Князь направился в гридницу, где принимал самых приближенных советников и где диктовал дьякам грамоты — по-латыни в Польшу и Трансильванию и на молдавском — пыркэлабам крепостей. В комнате был диван, покрытый коврами, а над ним на стене висело оружие. Кресло князя стояло у низкого столика черного дерева с перламутровыми инкрустациями. В стороне поставлены были столики для писцов. На восточной стене висел серебряный складень с лампадой. Этот складень, сработанный кафскими серебряниками и освященный игуменом Варлаамом в Зографской обители, сопровождал господаря в походах и на войсковых станах.
Войдя в свою тайную гридницу, князь остался стоять. Амфилохие Шендря прикрыл дверь. Шаги отроков затихли в отдалении. Стражи дважды ударили об пол древком пики в знак того, что они на своих местах.
— Ты говорил, святой отец, что мог бы разведать путь и место?
— Если ты повелишь, государь…
— Не велю, а прошу, — улыбнулся князь. — Ведь над подобными тайнами не властен человек.
— Я давно дожидаюсь этого часа, дабы сказать тебе, господарь, что, по стародавнему обычаю, ты сам должен отправиться туда.
— Кто же они, эти провидцы, отче?
— Никто не знает, государь. Судя по речи того старца, коего я увидел в юности, они жители наших гор. Говорил он тогда, как наши пастухи, но плавно и без суровости. Старые гуртоправы и хозяева отар, угоняющие раз в год овец на горные пастбища, должно быть, знают больше об этих схимниках, однако пуще смерти боятся говорить. Из слов старшины Некифора я понял, что старцы — княжеского рода. Одни в том роду стали князьями и воителями, другие сделались пустынниками.
— Они христиане, как и мы?
— Христиане, государь. Иначе и быть не может. Но ведома им и другая — древняя наука. Теперь я вспоминаю, что старец тот не приложился к руке митрополита и назвал его не так, как подобает.
— Как бы там ни было, отец Амфилохие, но после всего, что ты сказал, я должен увидеть его.