Князь уселся наконец в кресло, ища отдыха скорее для души, нежели для тела. Прищурившись, Амфилохие внимательно разглядывал его, как смотрят на больного, только что перенесшего приступ лихорадки.
— Вели, государь, готовить свадебный поезд. С божьей помощью царевна Мария явится в срок. Она прибудет четырнадцатого сентября, в день твоего рождения.
— Ты полагаешь, отче, что она не опоздает? И ждешь ее с великим нетерпением? — улыбнулся князь.
— Не опоздает, государь. В эту пору вещая птица алкион выводит птенцов в морских скалах, и бурям пути заказаны. Все мы желаем иметь княгиню царского рода. Ее приданое — не пустынные скалы Мангупа, а Царьград.
Князь задумчиво смотрел на складень, висевший на стене.
— А прочие дела покамест отложи, государь, — настаивал монах.
— Какие дела?
— В сентябре семнадцатого дня в Васлуе становятся станом полки. А неделю спустя в Бырладе собираются конные полки из Нижней Молдовы.
— То другая свадьба, отец Амфилохие, я готовлю ее четырнадцать лот. Ее откладывать нельзя. Подай мне мой кубок. И прошу тебя, будь мне товарищем, добрый и верный родич мой. Я вижу, дождь все льет и льет. Стало быть, в этот вечер все жители Молдовы радуются и веселятся.
ГЛАВА V
Онофрей и Самойлэ Кэлиман везут грамоту в Нямецкую крепость
Сыновья старшины Кэлимана недолго оставались в крепости. Найдя коней и подтянув подпруги, они вывели их из укрытия. Кони были косматые, с длинными хвостами и густой челкой, нависшей на глаза. Масти они были смешанной — ни каурые, ни гнедые. Они казались слишком низкорослыми для своих хозяев. Прочно усевшись в высокие деревянные седла, подбитые плоскими подушечками, которые Онофрей и Самойлэ на ночных привалах клали под голову, выехав из ворот крепости и вдохнув запахи ветра, братья направились к реке Молдове, держа путь в сторону города Баи. Длинные ноги были всунуты, по обычаю степняков, в очень короткие стремена, чтоб можно было при надобности привстать и оглядеть даль. Впрочем, и гнедо-каурые лошадки с длинными мордами и крутыми лбами тоже были родом из степей Монголии. Не очень скорые в беге, эти кони могли идти без устали семь перегонов. Голод и жажда не страшны таким коням. Зимой защитой от холода служат им лохматая шерсть да густые, взвиваемые ветром гривы.
Очутившись на просторе, всадники молча обменялись взглядом, не осмеливаясь еще заговорить. Они были встревожены шумом и сумятицей, поднявшимися в крепости при землетрясении, но еще больше тяготила их тайна грамоты, запрятанной в сумке Онофрея.
Сперва архимандрит долго оглядывал их, внимательно и сердито, с ног до головы, а затем без дальних слов взял в руки гусиное перо, срезанное в виде стрелы, и обмакнул его во что-то черное, вроде дегтя. Вытащив перо из дегтя, он ткнул бумагу и исцарапал ее угловатыми знаками, делая при этом какие-то грозные движения. Остановившись, он опять поглядел на них. И снова ткнул пером в бумагу. Наконец, отложив перо, он свернул лист, оглядывая охотников из-под насупленных бровей. Потом, вдавливая перстневую печать в красный воск, пробормотал невнятно: — Добро!
А что доброго может быть в такой грамоте, да еще закрытой и запечатанной? Ничего доброго. Это ведь государево повеление, и в нем может оказаться столько неприятностей, что и света белого не взвидишь. Любой сановник, пусть самый великий, меняется в лице, стоит ему получить написанный и запечатанный приказ. Поцеловав печать, он торопится вскрыть грамоту, после чего либо светлеет лицом, либо чернеет, как от яда.
— К вечеру беспременно дождь польет, — пробормотал Самойлэ, глядя в сторону далеких гор.
— Беспременно, — кивнул Онофрей. — По горе Халэука волокутся клубы мглы. Но мы через три часа будем у святой обители, а там уже все нипочем. Оттуда рукой подать.
— Заглянем к отцу Никодиму?
— Заглянем, отчего же…
К тому времени они уже скакали по Нимирченскому шляху Меж рощами, опаленными засухой, тянулись пустынные луга. Был праздничный день, и в поле не видно было ни души. Ветер жужжал в зарослях чертополоха, покачивая красными его шишками. Скворцы взлетали и опускались в косом полете огромными стаями, подобными клубам дыма. Позади, будто выступая из воды, виднелись башни господаревой крепости. Города совсем не было видно, он словно потонул в тумане.