— Остается еще одно: зайти сперва к нашему приятелю. Послушаем, что он нам скажет. А уж потом — будь господня воля.
— Ничего умнее ты сегодня еще не говорил, братец Самойлэ, — заявил Круши-Камень.
Ионуц Черный сидел в комнате со своим татарином. Его каштановые кудри успели отрасти, но были короче и темнее прежнего. И кунья метка у левого виска потемнела, усы стали гуще. Но мужества в лице недоставало: глаза по-прежнему были детскими.
Татарин точил о камень кинжал. Тут же дожидалась очереди сабля Ионуца. Мгла, застилавшая небо, была так непроницаема, что пришлось поставить светец рядом с точильным камнем.
— А вот и наши! — весело проговорил Маленький Ждер, соскакивая с дивана. — Быстро воротились! Отчего бы? Уж не погиб ли кто-нибудь в Сучаве во время землетрясения?
— Нет, — с сожалением ответил Онофрей.
— Что с тобой, милый человек? Уж не стряслось ли что-нибудь в дороге?
— Нет.
— В чем же дело, Самойлэ? Отчего так рычит твой братец? Может, оголодал? Вон тут сало, хлеб, чеснок. Я знаю, это его любимая закуска: положит ломоть сала на ломоть хлеба, а сверху зубчик чеснока. И не успеешь глазом моргнуть, он уже все проглотил. А потом ему хочется пить. А вина у нас нет.
— Ничего, на улице хватит воды, — пробормотал Онофрей.
— Тут какая-то чертовщина. Говори ты, Самойлэ.
Самойлэ сбивчиво поведал о грамоте.
Маленький Ждер спокойно слушал, поочередно разглядывая братьев. Рассказывая, Самойлэ то и дело протягивал руку к сумке, но сдерживался, не решаясь открыть тайны. Татарин, прервав работу, удивленно глядел на них.
— Гм, тут и впрямь что-то неладно, — согласился с улыбкой Ионуц.
Онофрей дважды глотнул, не в силах унять волнения.
— Отец Никодим и батя говорили, что ничего особенного нет.
— Так и говорили?
— Нет. Так я понял. Так понял и Самойлэ.
— Что ж, может, ничего и нет. У турецкого султана есть такой обычай. Как захочет погубить кого-нибудь, он посылает его с грамотой к своему визирю. Тот берет грамоту, вскрывает ее, читает, затем вынимает меч и сносит посланцу голову.
— Что так? — ужаснулись братья.
— Не знаю. Уж не натворили ли вы чего-нибудь в замке?
— Да нет. Только сказали отцу архимандриту, что рыба ударила хвостом.
— Какая рыба? Которую вы поднесли государю?
— Нет. Та, на которой земля стоит. От нее-то и земля всколыхнулась.
— Покажите грамоту.
Онофрей давно ждал этих слов. Достав господареву грамоту, он протянул ее Ионуцу, Тот поднес ее к глазам, потом к носу.
— Это и есть повеление государя?
— Ага.
— Что же вы тут сидите и сказки сказываете про турецкое царство и трясение земли? Пойдемте без промедления к его милости пыркэлабу Луке. Если там написано плохое, пусть снесет мне голову. Надоело жить в этом заточении.
— Мы рассказали отцу архимандриту, как ты тут живешь.
— Оттого-то и чует сердце, что ничего плохого быть не может.
Охотники сразу поверили ему и рассмеялись. Правда, как там ни говори, a в запечатанной грамоте может таиться беда. Об этом все знают: не зря же говорят про обычай турецкого царя. Удивительно, что и невиновные робеют. Доказательством тому Самойлэ и Онофрей. А еще это землетрясение. И дождь вперемежку с космами тумана.
Когда Ионуц рассмеялся, братья приободрились, будто выпили глоток старого вина.
Его милость пыркэлаб Лука Арборе между тем вызвал на поверку ночную смену дозорных. В Нямецкой крепости долгие годы царил покой, но новый пыркэлаб отменил прежние мягкие порядки покойного Албу. Ведь ратники в крепости должны всегда быть наготове. До угрской границы немного часов пути: за одну ночь неприятель может оказаться под стенами. И молодой выученик Штефана неусыпно бодрствовал.
Вошел с поклоном Ионуц. Охотники остановились позади него.
Получив нужные пояснении, пыркэлаб распечатал грамоту. Стражи подняли светильники к его глазам. Содержание грамоты было таково:
«Его милости, честному пыркэлабу Луке, желаем здравия.
Повеление государя Штефана-воеводы. Честный пыркэлаб Нямецкой крепости, по получении сей грамоты, призови к себе Ионуца, сына конюшего Маноле, и вели ему, захватив с собой старшего брата, конюшего Симиона Тимишского, явиться без промедления в Сучавскую крепость со своими слугами и двумя охотниками, Онофреем и Самойлэ. И не поступить вам иначе, а сделать в точности, ибо служители сии нужны государю. Писал архимандрит Амфилохие».
Пыркэлаб снова обратился к началу грамоты и прочел ее вслух. Затем, шагнув к охотникам, спросил: