Некоторое время он предавался подобным размышлениям со всей страстью двадцатилетнего юноши, потом вдруг осознал, что пора обдумать побег из Тимиша и путь в Килию. Самое легкое — вскочить на ноги, сесть на коня и ускакать. Но служители тут же настигнут его, и тогда уж не миновать бочки с водой в больнице искусного нямецкого лекаря. А выжидать, тянуть, обдумывая всякие решения, тоже невозможно. Внутренний голос повелевал ему торопиться. Что бы такое придумать? Как усыпить подозрения обитателей Тимиша и незаметно вылететь из гнезда?
Прежде всего надо подыскать товарища… Им может быть только Георге Ботезату Татару. Умный, усердный и надежный в беде человек. Есть у него и другие достоинства, они скажутся в свое время. Из оружия надо захватить лишь то, что можно скрывать под одеждой. Впрочем, пуще всякого оружия полагаться следует на свою сметливость и ловкость.
Нельзя также забывать, что в дальних странствиях, коли хочешь ехать быстро, нужны деньги. Можно, конечно, надеть кафтан из тонкого синего сукна и в Романе обменять его на более дешевый, взяв приплату. Да кто знает, найдется ли покупатель в тот самый час, когда они там сделают привал. А в таком предприятии дневные остановки должны быть как можно короче и реже. Ночь надо проводить в поле; а там торговцев одеждой не увидишь.
Ничего, для начала у него есть три золотых.
Вот уже три года, как боярыня Илисафта пользовалась святой водой, которую на крещение привозили ей в зеленой бутыли из Нямецкой обители. Для этого дела не было служителя усерднее Маленького Ждера. Не долго думая, выбрав самые легкие сани и самых быстрых скакунов, Ионуц закутывался в бараний тулуп и мчался стрелой по накатанной дороге. И каждый раз конюшиха за старание совала ему в руку по золотому. Видно, это тоже было предусмотрено свыше. Не будь на то господня воля, он бы их давно растратил. Но вот же — не растратил, а хранил свое сокровище под серебряным окладом иконы божьей матери, что висела в изголовье.
Встав с постели, он пошарил под окладом иконы и при свете лампады нашел свое сокровище. Осталось придумать, как уговорить Татару. Ботезату бесценный человек, да вот беда — соображает туго. И нрав у него крутой: упрется так, словно сто дьяволов засело в нем.
Если не сладить с татарином — все может рухнуть. Ботезату не даст ему уехать из Тимиша, позовет на помощь и старого и молодого конюшего.
Но если суждено ему совершить задуманное, то и татарин, по милости всевышнего, покорится.
Когда конюшиха Илисафта явилась со своей рабыней Кирой в каморку Ионуца, чтобы поворожить над ним и подложить сонных трав под подушку, юноша спал глубоким сном. Огонек лампады освещал его спокойное лицо.
Конюшиха постояла у его изголовья, шепча слова наговора и поплевывая по сторонам, чтобы отогнать духов. Затем осенила его лоб крестным знамением.
Вдруг Ионуц открыл глаза, улыбнулся и, обхватив мать за шею, притянул к себе и поцеловал в глаза. Не успела конюшиха вскрикнуть от удовольствия и спросить, что случилось, хорошо ли ему, как он тут же сомкнул веки и погрузился в сон.
— Смилостивилась над нами пречистая дева, — шепнула ключнице боярыня Илисафта.
Смиренно поклонившись лику божьей матери, с застывшей улыбкой смотревшей на нее с иконы, конюшиха еще раз оглядела спящего и довольная вышла. Как только в ее покоях воцарилась тишина, Ионуц Черный вышел из своей боковушки и направился к задним сараям искать татарина. Он знал, что Ботезату спал в клетушке на чердаке под самой крышей, рядом с людской. Оттуда можно было высовывать голову наружу и глядеть на звезды. Ждер обошел вокруг строения. Отыскав тонкую жердь, он стал нащупывать ею на сене постель татарина. Наконец тот завозился.
— Кто там? — пробормотал он.