Впервые я увидел Лавра в компании студентов, моих сокурсников. Молодых, беззаботных и по большей части тупых, как пробки. В головах у нас гуляли ветра и пары этила. Мы были той еще шайкой.
И тут он — такой важный, как будто всех присутствующих купить может.
Уже потом я узнал, что Лаврентий просто не умел одеваться для выхода в общество. А тогда к нам его привела девушка, которую я любил больше жизни.
И вот я молча пялился на это чудо и молоток в его руках. Конечно, теперь Лавр был не в костюме, но те самые очки все так же сверкали на его носу, как напоминание о славных временах, когда он еще выходил из дома.
Кто бы мог подумать, что моя жизнь сложится именно так!
Дело в том, что меня сызмальства учили решать вопросы силой. Когда я вырос, решать вопросы силой мне стало лень, поэтому теперь я не решаю их вовсе. Так что я оставил Лавра и его скворечник в покое. Оставил свои жалкие попытки сделать хоть что-то. Оставил свое мнимое бунтарство. Оставил все это на кухне, а сам прошел к себе в комнату, на диван.
Свет не включал. На кухне уже возобновились строительные работы, и я накрыл голову подушкой.
Номер Ярослава я так и не сохранил — не думал, что он мне когда-нибудь понадобится. Но в истории звонков он был единственным за день. Единственным за много дней, если точнее.
— У аппарата, — мгновенно ответил Ярослав.
За стенкой раздался удар лаврового молота. На всякий случай я уточнил:
— Ярик, ты?
Молоток стукнул еще раз. Я надеялся, что Лаврентий попадет себе по пальцу, но он, вроде, промахнулся.
— Я, родной.
Все затихло. Может, Лавр листал учебник труда или искал новый гвоздь.
— Насчет встречи — ты серьезно?
Ярослав усмехнулся мне в ухо, а молоток на фоне застучал с неунывающей бодростью.
— Ну да. А ты не поверил, что ли? Да если бы я захотел тебя надуть, я бы поинтереснее чего придумал!
Я промолчал, набираясь сил перед решающим ударом. Сглотнул и сжал кулак. По телу пошла нервозная дрожь.
— Я приеду, — наконец выдохнул я. Вот он, удар под дых. Мне же. От меня.
Ярослав удивлен не был.
— Приедешь, приедешь. Ну давай, до встречи.
Я посмотрел на часы. Часы показывали половину восьмого вечера.
Лавр неустанно работал молотком.
И почему самые паршивые ночи всегда оказываются самыми длинными?
Мама
— Я говорил, что заеду на днях, и вот он я!
По приезду в родной город я, разумеется, первым делом зашел к родителям.
— Ты говорил, что заедешь на днях, — согласилась мама, смотря на меня, как на сумасшедшего, — полгода назад.
Как-то раз я решил найти Большую Проблему Детства, чтобы обвинить родителей в моем несовершенстве. Решил только потому, что все так делают. Когда понял это, сразу же перестал.
А потом родная мать не пустила меня на порог отчего дома, и я чуть не обвинил её во всех моих бедах разом, вслух. Матерно.
Нет, у меня вполне себе хорошие родители. Мы с ними не уживаемся, но в этом нет их вины. А если и есть, ее точно не больше, чем моей.
Мать смотрела на меня со злобной жалостью. Ноги в пушистых тапочках твердо стояли по обе стороны порога, у косяков. Помню, на уроках ОБЖ нам говорили, что в вот такую распорку нужно вставать при землетрясении.
Я вдруг заметил, что моя мать постарела.
— Тебе чего? — спросила она с заискивающей угрозой.
Мне почему-то стало неприятно быть ее сыном.
А еще я пожалел о том, что приехал.
— Да мне бы переночевать только, — оправдался я неправдоподобным тоном, хотя говорил чистую правду.
Нет, мам, я лучше буду ночевать на улице, чем позорно прибьюсь обратно под твое крылышко.
С собой у меня и вправду были вещи — спортивная сумка, которую мне купили еще для школьной секции по карате. Секцию ту я забросил уже после второго занятия, но несколько лет врал родителям и пару раз в неделю уходил из дома с этой спортивной сумкой. Они даже не интересовались толком, куда я иду, так что обманывать было проще простого.
Хотел бы я, чтоб родители на меня не плевали. Может, человеком бы вырос.
Теперь в той сумке лежал необходимый для выживания инвентарь, который выполнил свое предназначение даже лучше, чем я от него ожидал: обеспечил мне стопроцентную защиту от отчего дома.
И ведь это я еще отца не видел.
У моего отца было Место. Левая сторона дивана в большой комнате годами утрамбовывалась его авторитетной задницей. Контур вмятины лоснился на некогда ворсистой обивке внушительным кратером. Но Место моего отца казалось уютным только когда он в нем сидел. Когда он уходил и на диван садился кто-то другой, Место сразу теряло свой шарм.