Аэропорт был чересчур велик для такой непримечательной столицы одной из провинций. Построенный после объявления независимости в 1964 году западногерманской компанией, которой принадлежали разработки боксита, он предназначался для самых крупных коммерческих самолетов (в конце концов, оптимизм — это право каждого). Рядом соорудили раскинувшийся на большой территории современный отель для будущих пассажиров. Боксит по-прежнему добывали, глиноземный завод худо-бедно продолжал действовать, но на аэропорте и белом отеле лежала печать запустения и упадка. Пять прибытий и отправлений ежедневно — вот и все, чем мог похвастать аэропорт, он обслуживал местные линии, соединявшие столицу с другими провинциальными городами. Самолет «Эйр Замбия» совершал еженедельный рейс из Лусаки, но столь пышно начавшая свое существование линия Браззавиль — Париж, которую обслуживала UTA, стала очередной жертвой гражданской войны в период, когда прошли слухи, что Северная Корея продала то ли ФИДЕ, то ли ЭМЛА ракеты класса земля-воздух.
Но в другом отношении война оказалась выгодной для аэропорта. На нем теперь дислоцировалась половина федеральных военно-воздушных сил: почти целая эскадрилья истребителей МиГ-15 — «Фаготов», три бомбардировщика из Канберры, в прошлом принадлежавших королевским ВВС, полдюжины немецких учебно-тренировочных самолетов, предназначавшихся теперь для поражения наземных целей, а также множество разных вертолетов. Когда мы объезжали ограду аэропорта, я увидела старенький «Фокке-Вульф-Дружба», который разгонялся по взлетной полосе, совершая ежевечерний рейс в столицу, а за ним застыли бочкообразные, с мощными хвостами, с задранными носами, силуэты Мигов.
В отеле я пожелала Мартиму и Вембе доброй ночи, условилась с ними, когда мы встретимся завтра, и сняла себе номер. Отель был изрядно обшарпан, все причины для того, чтобы наводить здесь блеск, остались далеко в прошлом, однако после стольких недель в Гроссо Арборе и в палатке он ослепил меня крикливым, но манящим шиком. Здесь были ресторан, коктейль-бар, бассейн с дорожками в половину олимпийской длины и рядом — лужайка для барбекю. Номера размещались в двухэтажных пристройках, соединенных с главным зданием крытыми переходами, проложенными сквозь посадки тропических растений. По территории были разбросаны бунгало с одной или двумя спальнями для тех, кто хотел поселиться на относительно долгий срок. Иногда духовой оркестр играл в вестибюле латиноамериканскую музыку. Персонал носил униформу: белый пиджак с воротником-стойкой и золотыми пуговицами. У входа в ресторан табличка на английском гласила: «Просим дам не посещать ресторан в шортах. Просим джентльменов не забывать о галстуках». То ли эта надпись воскрешала призраки горячего времени, когда подрядчики глиноземного завода устраивали здесь балы, то ли у нынешнего руководства отеля сохранились иллюзии и претензии, но, во всяком случае, у отеля «Аэропорт» (название тоже отдавало спиритизмом) была своя особая атмосфера. Также здесь имелись кондиционеры, которые время от времени работали, и горячая и холодная вода, которая время от времени текла, — и то, и другое было в Гроссо Арборе недоступной роскошью.
Я прошла через запущенный сад в свою комнату, распаковала вещи, приняла душ и надела платье. Я освежилась, мне стало прохладно и захотелось есть.
Я не спеша двинулась по галерее в главное здание. Уже совсем стемнело, и после моей холодноватой комнаты тепло ночного воздуха опустилось на мои голые чистые плечи и руки, как тонкий муслиновый платок. Из динамиков в вестибюле доносились слабые звуки румбы, из травы и кустов — неумолчное стрекотание сверчков. Я остановилась и глубоко вздохнула, вбирая ноздрями запах Африки — запах пыли, горелого дерева, цветов, гниения и распада.
Я свернула на тропинку, ведущую к знакомому бунгало, и ускорила шаг. Ставни на окнах были закрыты, но я видела, что за ними горит свет.
Я постучала в дверь, немного подождала. Потом постучала снова, и дверь открылась.
Усман Шукри смотрел на меня без удивления, напротив, он старался сдержать улыбку. На нем были свободные полотняные шорты и сиреневая тенниска. С тех пор, как мы виделись в последний раз, волосы у него стали короче.
— Смотрите, кто пришел, — сказала я.
— Хоуп, — проговорил он торжественно, словно нарекая меня при крещении, — входи.
Я вошла, и он закрыл дверь. Целуя его, я просунула язык ему глубоко в рот, а руки под тенниску и, чтобы почувствовать его кожу, провела сперва по лопаткам, потом по спине вниз, под пояс шортов, где мои ладони легли, почти не касаясь их, на его прохладные безволосые ягодицы.